Новый Мир ( № 11 2007)

Черняков акцентирует эту случайность: Ленский и Онегин не собираются стреляться, но до места дуэли не доходят — за общим столом борются за ружье, которое случайно выстреливает. До самого последнего момента жизни Ленского все дурачатся и веселятся, задирают нерадивого романтика, из-за чего его еще жальче1. Стреляется же Онегин, и в самом конце, прежде чем пропеть финальное “Позор... Тоска... О, жалкий жребий мой...”, но пистолет дает осечку.

Из-за этого смещения спектакль, кстати, получается в основном про Ленского, после его исчезновения финал превращается в эпилог, в скороговорку, где история досказывается после апофеоза.

Перегоревшее догорает на холостом ходу. Хотя финальная сцена бала оказывается особенно эффектной за счет изменения декорации: кремовые, пастельные тона загородного дома меняются на вампирски алое пространство дорогого ресторана. Но круглый стол и здесь оказывается центром композиции.

Понятно, почему у этой оперы такой центр — Чернякову важно было показать бытовуху, скученность и скучность жизненных ритуалов, раз и навсегда заведенных. Ведь он поставил спектакль про морок, про амок, про любовь-страсть, которая вспыхивает нечаянно-нежданно, подминает человека под себя, растаптывает, являясь единственным средством победить скуку жизни, обрядово-календарную зацикленность.

В достаточно аскетичном по внешним средствам спектакле он пару раз жирно подчеркивает неадекватность и истеричность и Татьяны, и Ольги, утонувших сначала в омуте бесчувствия, а потом прибитых нахлынувшим.

Не зря самым хитовым ариям протагонистов сопутствуют старухи — допустим, Няня дана Татьяне по сюжету, но когда Ленский поет свою последнюю арию (“Что день грядущий мне готовит”), ему в соседи подсаживают уморительную старушку-сплетницу, которая переживает в течение арии целое интеллектуальное приключение.

Такова и мать Татьяны, хозяйка большого стола, озабоченная тем, чтобы все гости были накормлены-напоены, да она и сама не прочь выпить рюмку водки не закусывая.

Для всех для них страсти на разрыв аорты — дела давно минувших дней, они перегорели (как та люстра в сцене письма Татьяны), живут близким кругом забот и людей, а все метания молодых — игры неокрепших и неоперившихся. Вот повзрослеют — станут серьезными людьми. Ан нет, пока ты молодой — танцуй, люби, рви жилы, морочь голову себе и людям, балансируй на грани, выпадая (в том числе — как Ленский, как Онегин) и за грань тоже.