Новый Мир ( № 11 2007)

Размотав шарф, снял галстук (откуда у меня галстук?). Сел на снег, нацепил галстук на собаку. Та ухватила тряпку, протиснулась сквозь решетку. На пустыре завертелся дикий собачий танец, через секунду от галстука остались клочья. Только придушенный пес хрипел на снегу и кашлял.

В одном из переулков резко запахло конфетами, шоколадом. И голоса в голове сразу стихли. Так в детстве пахли коробки из-под трюфелей! “Выбрасывать их почему-то нельзя было”.

Коробки с конфетами грузили из подвала в кузов. Здесь, в ордынских переулках, фабрика выглядела так, как будто внутрь квартала встроили целый город. И он вышел больше внешнего.

Во дворе стояли корпуса — черные, с выбитыми стеклами. Опоясанные по стенам пожарными лестницами, с которых свисали коконы сосулек. В полуподвале свет, видны шкафчики, как в бассейнах. Выложенные советским кафелем стены.

Это были завернутые в простыни женщины, распаренные и розовые. Стоя босиком на деревянных настилах, они сушили волосы.

…Парилка оглушила плеском воды, женскими голосами. В хлопьях пара силуэты женских тел напоминали гроздья белого винограда. Только темнели лобки, подмышки. Остальное сливалось в одно облачное месиво.

Я оказался в железном тазике с водой. Женщина, коротконогая и пухлая, намылила мочало. Сильные руки стали натирать плечи, шею. Надо мной склонилось лицо, обрамленное мокрыми прядями. Глаза, влажные и черные.

Женщина хмурилась, улыбалась. Что-то шептала про себя.

А я проваливался в сон — и просыпался.

 

36

Я очнулся на следующее утро, а может быть, прошел месяц.

Это было весеннее солнце — впервые за долгое время. В церкви звонили с надрывом и вдруг переходили на малиновый с трелями. Земля оттаивала, парила. Еще хрустела наледь, но снег выглядел серым и рыхлым.

Трамвай тронулся, качнулась вывеска “Золото”. Потянулись сырые особняки. В окнах задрожало ослепительное, супрематическое небо. Казалось, сегодня в колокола звонят только для меня. Потому что стоило одному затихнуть, как его тут же подхватывали на соседней звоннице.

Мост уходил наверх, и мы, как во сне медленно, выкатились на него. Чем выше забирался трамвай, тем шире становился вид на город. Настолько, что я стал задыхаться от пространства, которое вокруг открылось.

За перилами лежала река. Она скользила, обтекая песчаные отмели и острова, прибрежные камни. Дальше, в протоках и заводях, шумели плавни. В полях за поймой виднелись красные фабричные корпуса. То и дело трубы выстреливали облачками дыма, и они беззвучно плыли по небу в сторону горизонта.