— Бери слева, вытаскиваем.
Покряхтели, кто-то присвистнул:
— Трындец, ребята….
В тишине слышалось мужицкое сопение и как на дно падают комья.
— Твою мать, только этого не хватало…
Пауза, чиркнула зажигалка.
— На Пыжах недавно тоже вскрыли…
Я очнулся, стал вслушиваться.
— Эксгумация, комиссия — неделю возились.
— Бляха… — Злобный шепот.
— Значит, так, — вступил старший.
— Вынимаем, закладываем — и на место, как было.
Снова тишина, зажигалка.
— А хули? В плане-то не значилась…
С шумом выдохнули дым.
— Покойника трогать не буду!
— Не ссы на ляжки, комсомолец!
— По-церковному что-то написано…
Они завозились, дело пошло.
— Епитрахиль, мать его за ногу!
— Ватник давай, ватник!
— А чё мой? Чё сразу мой-то?
Ругань, хохот.
— Тот же бомжара, вид сбоку.
Из траншеи показалась каска, черноглазый весело оглядел двор. Я сделал вид, что сплю. Когда открыл глаза, у ограды приткнулся куль. Не веря глазам, я придвинулся, заглянул под кепку.
На меня смотрели пустые глазницы.
42
Никаких программ в телевизоре не было.
Щелкая пультом, прыгал с одной пустоты на другую — как вдруг один канал ответил.
На экране появилась бежавшая навстречу дорога. Обычная зимняя дорога, по бокам которой тянется обычный еловый лес, как будто снимают глазами водителя. В течение получаса на экране ничего не менялось. Дорога, сосны. Узкие речки, и снова дорога, петляющая сквозь заснеженное пространство. Время от времени в полях мелькали деревни, погруженные в зимнюю спячку. Безымянные поселки с водонапорными башнями. Полустанки и снова лес, лес. Где его снимали? Когда? По картинке определить невозможно. Вчера, а может быть, полвека назад.
43
Проснулся около полуночи, стал собираться.
На экране телевизора наступили сумерки, снег летел на лобовое стекло, как стаи планктона.
В “Апшу” пусто, только напротив меня устроилась девушка с компьютером. Я невольно стал следить, как ловко бегают по клавишам ее пальцы. “Как насекомые”.
Иногда она отрывалась от экрана, оглядывала зал — недоумевая, что она здесь делает. Кто эти люди. Останавливала взгляд на мне — изучающий, пристальный. И вместе с тем невидящий, как будто меня нет за столиком.
Странное лицо! Чем дольше я всматривался, тем больше меня интриговали плоские скулы. Большие и распахнутые глаза. Что именно заключалось в ее безбровом взгляде? В узких губах? Мне нравилась широкая переносица, улитки ушных раковин. Казалось, ее внешность составлена из фрагментов; как будто части лица взяли из разных касс. И можно разглядывать каждую в отдельности — гадая, какому лицу она принадлежала раньше.