Новый Мир ( № 11 2008)

Точность антуража, тщательное воспроизведение вещного мира оказывается (если вспомнить Фромма) частным случаем некрофилии. Эпоха приходит к нам через материальные источники, ибо актеры играют не столько персонажей, сколько свое полуироническое к ним отношение. Конечно, это не переживание, но представление, из-за чего вещи (реквизит), не умеющие прикидываться, звучат, начинают звучать еще сильнее. Декорации, в отличие от спектакля, существуют не только “здесь и сейчас”, но и все прочее время существуют тоже, стоят ночью, без света, в пустом зале или разобранными на складе, шуршат полуободранными обоями.

Все истории, рассказываемые Херманисом, принципиально конечны, все они свершились в прошедшем законченном времени еще до истечения времени сценического: иначе бы не возник этот безотчетный поначалу привкус трагичности происходящего, обостряющийся от обилия веселых и комических сцен.

Херманис показывает просмертное;про то, что было да сплыло, — и даже вот эта молодежь, беспечно резвящаяся под сочный музон из поколения наших пап и мам, доковыляла до нового тысячелетия, заметно поредев. Не говоря уже о Соне, сгинувшей во чреве ленинградской блокады. И даже монологи из “Латышских историй”, записанные вслед за живыми людьми, превращаются во что-то отчетливо напоминающее гербарий. В таксидермическое занятие — не зря актеры обрабатывают сырье, набивая его опилками сценических канонов. Поэтому — ну какая, в самом деле, социальность? Чистый экзистенциализм про голого человека на голой сцене. Даже если человек этот напомажен и разодет в духе последнего писка стиляжьей моды — в крепдешин, клеши и умопомрачительно блестящие сапоги вот на таку-у-у-ущей платформе.

Я не зря вспомнил и про Каурисмяки, и про Гутова — Театр Херманиса расположен в пограничной зоне меж разных видов и жанров contemporary art’a, выказывая свою причастность к хеппенингу и перформансу (этюды возникают как импровизации и только потом лакируются и отшлифовываются), хореографическим экспериментам, кино (в “Звуках тишины”, как и в “Латышских историях”, используют видео и трансляцию фотографий на стену), а главное, инвайронменту — тотальной инсталляции в духе Ильи Кабакова и Гриши Острецова. Спектакли Херманиса — всегда набор “живых картин”, каждую из которых можно вставить в рамку и повесить на стену (что и проделано с программками, напечатанными в виде открыток); спектакли Херманиса — набор мертвых картин, существующих и без актеров, настолько они выразительны и тщательно продуманы.