— Да? — удивилась Белка. — Ну и ладно. Далее. Карлос Кастанеда, очень хорошо. Бунин, “Окаянные дни”. Опять контрреволюция. Так, тут первый лист оторван. И что же это? График какой-то… Очень похоже на Гумилева, у него есть книга по развитию этносов…
Так продолжалось несколько часов. Белка охотно комментировала все книги, которые знала. Чихала смешно, словно кошка, от поднявшейся пыли, потом окончательно охрипла и попросила Сатира сделать ей молока с медом.
До поздней ночи она продолжала разбирать бывшую нелегальную литературу. Когда ее заставили выключить лампочку, чтобы не мешала спать, она зажгла свечу и продолжала изучать находки при ее неверном дрожащем свете. Свеча была совсем старая, найденная все в тех же кучах хлама, и постоянно гасла. Белка, тихо погромыхивая в темноте спичками, снова зажигала огонек и продолжала свое занятие. Было холодно, отопление у них до сих пор не включили. Серафиме пришлось надеть свою старую куртку, которую она до сих пор так и не отстирала от крови.
Под утро, вконец утомившись, она завершила осмотр коллекции. Зевнула, потянулась до звонкого хруста в костях и улеглась на диван между Сатиром и Эльфом.
Ближе к полудню они проснулись, принялись ворочаться и медленно продирать глаза.
— Нет, все-таки советские диссиденты — это было нечто, — стала
делиться Белка своими мыслями. — Тихие, незаметные, как тараканы.
Сидели себе по кухням, вели разговоры, пили чай, читали книги. И так вот тихо и незаметно вырыли яму для великой страны.
— Лучший памятник советским диссидентам и правозащитникам — большой бронзовый фаллос на площади и список самых шикарных порносайтов у подножья, — хмуро произнес Сатир, который не любил просыпаться. — А если серьезно, диссиденты — не причина, а следствие. СССР последние лет двадцать не жил — агонизировал. Идеология больше не вела людей, как это было в двадцатые, тридцатые, сороковые годы. А может быть, люди просто устали быть хорошими. Я имею в виду не диссидентов, а обычных людей. Они устали все время ходить на двух ногах, и им захотелось снова побыть скотами и походить на четвереньках, ориентируясь на голоса самых примитивных инстинктов: сытого желудка, сексуальной удовлетворенности, жажды власти, жадности. Поэтому они с такой охотой и приняли капитализм. Ведь он основан как раз на эксплуатации этих инстинктов. Советская идеология не смогла больше вести людей вверх, и они покатились вниз. Все проще простого.
Белка задумалась: