Новый Мир ( № 11 2009)

Я никогда не был поклонником пивного лечения, но вот сейчас подумал, что надо бы выпить пива. Не дома, а в каком-нибудь утреннем заведении с немытыми стёклами. И вот маленькая машинка, трясясь, влекла меня к метро, метрополитен выплёвывал меня около Белорусского вокзала, и я шёл мимо строительных заборов к заведению. Герои пустились в странствие, повторял я про себя, они двинулись между островов как пантагрюэлисты и… Нет, что-то в этом не то. Наконец, я послал их в область материально-телесного низа и вошёл в заведение.

Это было именно “заведение”, хотя много лет подряд его называли “стекляшка”. Я заметил, что у множества внутренних эмигрантов семидесятых и восьмидесятых были такие места, проникавшие в мемуары и романы. Заведения, что вспоминались потом со скорбью где-нибудь в Калифорнии или Хайфе. Главным были, конечно, не липкие столы, а компании из тогдашних и нынешних дауншифтеров. Не всем же пить в “Национале”, как безденежному писателю Олеше.

Для полного успокоения я стал сочинять в уме рассказ. “Вот, напишу про какого-нибудь Клюева”, — подумал он. “Недаром я всё время вспоминал его, в смазных сапогах, с ворохом иностранных языков за щекой. Что-то там у него с Есениным было… Вообще, Клюев — хорошая фамилия, короткая и звучная”. “Итак, хорошее начало: отца своего Клюев не помнил... Нет, не так”.

Мне принесли пива, холодного, как этот хмурый весенний день. Есть такой род весеннего утра, когда сразу становится понятно, что солнце не выглянет никогда, а будет навсегда сыро и туманно. Это такой день, что возвращает тебя в осень, покойное и безнадёжное время. И вот уже кажется, что тебя окружают одни юнкершмидты. Траву взрастите — осенью сомнётся. Природы увяданье. В сентябре одна ягода, и то горькая рябина. Дозревает овёс, начинается уборка свёклы. Поспевают брусника и клюква. Начало заморозков. “Хозяйка при коровке, а девки при морковке”. “Калинова плеть свесила медь”. Вторая встреча осени. Убирают пчёл, собирают лук.

Прекратив жаловаться на погоду, я снова погрузился в размышления. Много лет общаясь с литературой, я привык ставить себя на место автора. Может, я даже стану плагиатором. Вот, например, кто-то закончил свой роман словами: “...а через несколько лет он умер”, и теперь мне удивительно обидно, что такая концовка уже занята. Клюев... Прочь Клюева! Этот злой деревенский гений приходит ко мне, образованному человеку, заставляя меня бросить изысканный стиль, на который только-то и осталась у меня надежда.