А может, нет у меня никакого стиля... Клюев, которого я даже не могу умертвить без помощи других писателей. Клюев, рождённый мной Клюев... Впрочем, почему же только мной?.. Как же мать, отец — ведь была же у него семья?!
За окном остановился автобус, из которого вылезли люди в оранжевых жилетах. Сразу же подогнали какую-то странную дорожную машину с дисковой пилой, и я подумал, что вот можно было бы устроиться работать с этой лесопилкой, превратившейся в асфальтопилку. Жизнь продолжалась, и я снова стал думать о Клюеве.
Отец подарил Клюеву жизнь и... Нет, снова не так. Клюев-старший зачал Клюева-младшего перед уходом в армию. Там Клюев-старший остался, по меткому выражению служивого народа, “давить сверчка”, то есть — на сверхсрочную. Грянула война, и следы Клюева-старшего потерялись.
В девятнадцать лет младшего Клюева посадили на телегу и отвезли в районный военкомат. Так Клюев стал солдатом специальных и особенных войск. Служил Клюев не очень прилежно, но службу знал, антенну, вверенную ему, прилежно чистил кирпичом, а с начальством ладил. Потому и вышел ему даже отпуск после двух лет службы. Проехав полстраны, он посетил свою деревню, в первый же день насовал кому-то в пьяном виде по морде, помог матери с починкой крыши и снова пересёк половину огромной территории СССР.
Окончив муторное плавание по северной реке, Клюев сошёл с парохода и стал ждать лодки. После отпуска он подобрел и угостил махоркой прижившегося на причале немца Фрица.
Немец Фриц на самом деле был Отто фон Гааль, бывший гауптшарфюрер СС. Но имя его поменяли не документы, а люди, с которыми он молчал и жил. Жил он вместе с поселенцем Сулеймановым — человеком неизвестной нации.
Его, Сулейманова, Клюев знал давно и даже пользовался его расположением как правильный военнослужащий, не имеющий никакого отношения к охране лагерей.
— Ну, что там, а? — закричал Сулейманов, выйдя из своего домика. — Война там будет?
— Не будет, — ответил Клюев. — А будет — раздавим реваншистов к чёртовой матери!
Сулейманова, однако, очень беспокоило международное положение. Читать он не умел, да и ни газет, ни радио он не видел, не слышал, так что с любопытством расспрашивал всех, кого было можно, о большом мире.
— А зачем мы им Поркалу отдали, на куя? А Тита приехал — нам эта нада? — От волнения Сулейманов плохо говорил по-русски. Немец Фриц же ничего не говорил. Международное положение давно покинуло его мысли.