Поэт и переводчик В. Л. Британишский собрал и опубликовал свою прозу 60-х годов. Собрал не в хронологии сочиненного, а так, чтобы получилось единое повествование длиною если не в жизнь, то в первую ее половину: от ленинградского детства и студенчества через геологические странствия по Северу и Сибири до возвращения в среднюю полосу. Словом, выход личности в пространство бытия. Предназначая этот том малой прозы всем, «кто интересуется судьбами русской культуры», составители аннотации не ошибаются с адресом: интегральный смысл книги – в этическом становлении человека и культурном становлении писателя.
Вот кого, рожденного в 1933 году, казалось, должен был целиком засосать осовеченный бытовой ландшафт. Но с первых же строк, помеченных 1959 годом, пишущий демонстрирует полную независимость от его, этого ландшафта, условий и условностей. Можно, конечно, сказать, что автор как-никак провел детство там, где «росли у порога Растрелли и Росси» - в их роли формующих склад души «пестрых прутьев Иакова» (об архитектуре родного города и жадном детском ее восприятии – рассказано прекрасно). Можно еще сказать, что автор - типичный шестидесятник, осмелевший, едва пахнуло «оттепелью». Но внутренняя свобода – такая специфическая вещь, что она сразу дает о себе знать как нечто, не сводимое к обстоятельствам своего проявления. «Никогда не приходило мне в голову, что Юрку сделала человеком работа в нашей экспедиции. Или армия. Или школа. Казалось, он всегда был человек…» - говорится в финальной повести, посвященной памяти товарища («Местность прошлого лета», 1963), то же самое приложимо и к ее автору.
Но, конечно, хорошая проза на пустом месте не растет. Питерцы Рид Грачев, Голявкин, ранний Битов… Не то чтобы перо Британишского напрямую от них зависело, но они показали разрешающую возможность так писать. Книга населена множеством людей – завсегдатаев родительского дома, встречных, спутников, соработников. Наряду с благородным - любопытствующим и приемлющим без сантиментов – отношением едва ли не к любой людской особи, меня удивил замечательный слух молодого писателя на чужую устную речь – такое ожидаешь разве что от Петрушевской, от Поволоцкой. Иногда во время чтения становилось даже досадно, что Британишский посвятил большую часть жизни другим видам словесности, - настолько состоятелен оказался он как прозаик, как рассказчик (увы, стихи, прослаивающие прозу в качестве заставок, - всего лишь необязательный комментарий к ней).
ТЕЛЕОБОЗРЕНИЕ ЕКАТЕРИНЫ САЛЬНИКОВОЙ