Телевидение меняет профессию
Еще недавно нам было очень просто сформулировать, что делает телевидение. Во-первых, оно показывает новости. Во-вторых, оно транслирует художественные произведения, обладающие визуальной формой. В-третьих, оно транслирует документальные фильмы. В-четвертых, оно знакомит с разными явлениями жизни, обсуждает их, иногда более или менее внятно оценивает. От советской «Девятой студии» и до какого-нибудь ультрасовременного «Позднего разговора» дистанция совсем не так велика. В-пятых, ТВ просто развлекает, как это делал незабвенный «Кабачок 13 стульев» или нынешние «Ледниковый период» с «Минутой славы». Казалось бы, этого телевидению вполне достаточно, чтобы скоротать наше время.
Но за последние годы ТВ сделало рывок даже не вперед, а сразу во все стороны. Какой-то забег в ширину. Телевидение стало стремиться предельно расширять свои функции и полномочия. Мы оказались современниками полифункционального ТВ. Наращивание функций происходило в несколько этапов, отображая эволюцию нашего социума.
Первым шагом явилось интенсивное формирование нового общественного мнения. Любое ТВ всегда в известной мере занимается формированием общественного мнения с тех пор, как существует. Но занимается, так сказать, в рабочем порядке, к тому же, как массовая культура, оно скорее отражает и тиражирует то общественное мнение, которое из без всякого телевидения витает в общественной атмосфере.
Однако в нашей стране, начиная с XXVII съезда КПСС, ситуация оказалась специфической. С 1986 года телевидение сделалось той ареной политической и идеологической борьбы, которая меняет умонастроения российских масс. Вернее, тогда ТВ активировало гражданские чувства и позиции, заставило обитателей СССР подумать то, что они и раньше думали, но боялись себе в этих думах признаваться. Или думать нечто совершенно противоположное тому, что думалось раньше. Или подтверждать смутные ощущения и получать доказательства личным догадкам. Смотреть трансляции всевозможных сессий Верховного совета, смотреть «Взгляд», вообще жить напротив горящего телеэкрана стало своего рода второй работой, вполне легитимной и поначалу даже официально поощряемой. (Когда стали показывать XXVII съезд, я училась в десятом классе. Ради того, чтобы старшеклассники были в курсе новых политических веяний, в нашей школе отменили безнадежно тяжелый практикум по физике и велели включить в классе телевизор. Мне сразу стало ясно, что такое свобода...)