— Нет уж, молчать я не буду, тетушка, — тихо произнес Алан. — Я ведь специально пришел... в ваши края. Жалко мне вас... Хорошие ведь люди... но гибнете... А то, чем грозилась ты... За вечную радость быть с Ним не страшно и на муки пойти...
— За других-то не решай, бестолочь! Тебе, может, и не страшно, а каково людям будет? Они ж как дети, люди-то, сердцем загораются, а о последствиях не думают. А потом уж поздно плакать, суровы законы государевы.
— Не понимаешь ты меня, тетушка, — вздохнул Алан. — Ну ладно... Если прогонишь, я не обижусь, дальше пойду...
— Хватит болтовни, — оборвала я его. — Лучше ранами твоими займемся. Где там твой ленивый мальчишка? Эй, Гармай! Теплую воду, живо!
Не судьба мне сегодня была над книгой посидеть. Как взбесились все! Едва с Аланом закончила, являются от швейников. Там у Хаурилли малой ногу сломал. Тоже провозилась изрядно, шебутной парнишка попался, в голос кричит, и никак боль ему не унять. Уж я и кольцо золотое на нитке перед ним качала, и голосом “ночной лисы” пела ему заговорку, а все без толку. Пришлось поить отваром сииль-травы, а нехорошо это, шести лет ему еще не стукнуло, трава боль утянет, а желудку сильно повредить может. Ну, потянула ножку-то, лубки наложила, обмотала... домой пошла, отдохнуть. Где там! Селяне дожидаются, хорошо, хоть из ближнего села, неподалеку от городской стены. Домовой у них, понимаешь, проказит, коров портит, поросят хвостами друг к другу вяжет... Уговори его, тетушка, два мешка пшеницы даем...
Не люблю я такие дела, по мне так лечить куда интереснее. А ехать пришлось. Не объяснять же, что это кто-то из них самих балуется, что нет никаких таких домовых духов... Камнями ведь прибьют, как вот Алана бедного.
Пришлось ехать, они и телегу за мной прислали, и мешки с зерном уже выгрузили. Главное дело, шустрый Гармай мешки у них принял и в кладовку уволок, будто так и надо.
Поглядела я двор этот, домовым разоряемый. Ничего двор, крепкий. Хозяин мужик пожилой, толковый. Велела всю семью созвать, там полторы дюжины набралось. И выгнала я всех из горницы и по одному зазывала, с каждым разговаривала. Да не о проделках домового, а о жизни. Кто с кем дружен, кто на что надеется, какой беды и от кого ждет.
Уже к середине этой очереди начала я кое-что смекать. Но довела дело до конца, а после всем на двор идти велела.
Столпились они, я тоже вышла, посохом своим круг на земле обвела да закорючки всякие начертала. Считается, колдовские знаки.