Новый Мир ( № 2 2006)

“Он [Хармс] почему-то здоровался со столбами. И делал это с той важной серьезностью, которая не позволяла никому из нас хмыкнуть или вообще как-то реагировать на эту подчеркнутую вежливость по отношению к неодушевленным, впрочем, для него, быть может, и одушевленным невским фонарям. У него были глаза серые, напряженные, изучающие, он редко улыбался и все будто во что-то вглядывался. Иду однажды по Марсову полю, и вдруг — Хармс! Мы вместе стали топтать снежок. Что-то на меня нашло. Я стала его „прорабатывать”, дескать, эта игра, эти кепки, общение с фонарями — все это от ухода от людей, от реальности. Я уличала его в высокомерии. А он смотрел на меня своими серыми глубокими глазами и молчал. Ни слова не уронил, слушал! Молчал… Дура я была, не понимала, что игра — это тоже естество, тоже природа! Иногда”.

“Коля [Олейников] стал приходить к нам чуть ли не каждый день. До этого Митя совсем не пил, не умел, а теперь у него вошло в обиход ставить на стол бутылку, „поллитру”. Рядом на кухне надрывались примуса, варилась картошка. В этом ритуальном застолье большая роль отводилась луку. Олейников любил, чтобы лук резался крупно, чтоб смачно хрустели под зубами его налитые горечью и сладостью белые кружки, любил, чтобы много было подсолнечного масла, — сказывалась крестьянская душа. Они тихо пили и пели. Тогда Сталин изрек свое гениальное: „Дело чести, дело славы, дело доблести и геройства”. И вот они пели эти слова под „эй, ухнем”, тихо, протяжно, умильно, уже захмелевшие, на лице розовые пятна, размягченные, чему-то смеялись, один хмыкнет, другой ухмыльнется… „Геройства, ства… ства…””

Публикуется по изданию: “Эпилоги” (New York,1983).

См. также воспоминания разных лиц о Данииле Хармсе в настоящем номере “Нового мира”.

Задание и отправление.Аркадий Бурштейн о поэзии и шаманстве. — “Рец”, 2005, № 31.