Новый Мир ( № 2 2008)

…Сизов понимал, что должен найти единственно важные слова, способные переломить ситуацию. Он понимал, что грозит катастрофа, еще никогда, за годы скитаний, не сталкивался он с нею так близко. Прекрасная вожделенная родина, которую так часто он видел в своих сновиденьях, которую звал с такою томительной, сладкой болью, грозит пожрать своего поросенка. Но эти спасительные слова не приходили. Они иссякли. А те слова, что ему подсказывало его горячечное сознание, могли еще туже стянуть петлю. Были ненужными и бесполезными.

— Держись, приятель, — сказал Виталий, привычно перебирая струны, — в воде летейской наш ручеек еще далеко не самый худший.

Сизов поискал глазами Нестора. Нестор сочувственно улыбнулся и рассудительно произнес:

— Что делать, в конце концов, жизнь не бывает ни слишком длинной, ни слишком короткой — тут все зависит лишь от того, кто проживает эту жизнь.

Сизов еще раз взглянул на отца. Вот он каков, геронт-симпатяга, однажды родивший его на свет, который в своей почти жреческой службе этой великолепной Итаке, с ее языческой изоляцией и с вызывающе островной национальной ее идеей, готов отправить родного сына на это загадочноеуспокоение.Странное тяжкое безразличие внезапно сковало его уста, и неожиданно для себя он вымолвил:

— Делайте что хотите.

— Идем, Сизов, — сказал терапевт, — я провожу тебя в этот Дом, который не так давно мы открыли, — Дом Перехода и Приобщения. Твой уважаемый отец своею рукой разрезал ленточку. Отменный Дом. Никакой кустарщины. Пора тебе отдохнуть от лодки, от белого одинокого паруса, от камня Сизифа, от песни “Дубинушка”. Следуй за мной, наш блудный сын.

“Где ж Поликсена? — подумал Сизов. — А впрочем, это уже не важно”.

Он подивился тому, как бела и как прозрачна рука Чугунова, а заодно подивился тому, как неуместно его наблюдение. “О чем я думаю в этот миг, скорее всего — последний осмысленный…” Но удивление было недолгим. Он посмотрел в глаза Чугунову. Они отливали клеенчатым блеском.

— Идем, Сизов, — повторил терапевт. — Идем. Я разглажу твои морщины и уберу твою седину.

 

9

Так же, как в летний праздничный вечер, когда итакийцы встречали Сизова, длинная цепочка гостей выстроилась — затылок в затылок, — чтоб выразить искреннее участие Пал Палычу и Поликсене. Она стояла рядом со свекром — черный трагический платок обручем стягивал ее волосы.

— Мужайтесь. — Прочувствованно вздохнув, гость братски потряс руку Пал Палычу. — И вы мужайтесь, великая женщина.

— Мужайтесь, — сказал и другой итакиец. — Мы — с вами. Итака вами гордится.