Собрался, но умер как будто.
Отец, я до правды твоей не дорос.
Пришли мне на праздник открытку.
Я выйду под ветви вангоговских звезд,
Во тьму золотую, как рыбка.
В карманах пальто моего пустота,
И шарф мой намотан, как вечность.
Таинственный дым выпускают уста,
И липнут друг к другу словечки.
А то, что на холоде я превозмочь
Нечаянной речью не в силах,
Впущу с долгим вдохом, как черная ночь —
И выдохну пламенем синим.
Кардиология
Клен за шторой закостенел.
Тени веток, дорожки пыльные.
Отвернувшись во тьме к стене,
Как “Стинол”, обрастаю инеем.
По2жил славно или пожи2л.
Лета много, не счесть любови мне.
Между рам тополиный жир
С цокотухами, богомолами.
Пронеси мне табак с плащом.
Брось на тумбу кроссворд разгаданный.
Бурой рыбкой всплывет зрачок
В объективе зеркалки-камеры.
Медсестра у окна, а с ней
Тимофеев на подоконнике.
Кто прикуривает в окне,
Прикрывая огонь ладонями?
Перед отъездом
Притих вокзал, и улицы притихли.
Последний луч не достает до дна.
Как дырочка в виниловой пластинке,
Стоит над путепроводом луна.
Гудит электровоз во тьме побудку.
До обморока ветер лист вскружил.
Своей жене из телефонной будки
Кричит командированный: “Не жди!”
Остывший чай. Весь день торчу в буфете,
Гляжу в окно на пыль, на облака.
Собака с грустью слушает, как дети
Беззубо подражают ей: гав-гав!
* *
*
До ноября куда-нибудь отсюда —
На гальку под шинельку с головой.
С огнем галлюцинация, Пицунда…
Стою на кухне над сковородой,
Яичница шуршит. И льется шелест
Рябой листвы под желтый абажур.
Малька гоняет одинокий жерех,
И так печально, я вам доложу.
До лагеря, где барабанщик мертвый,
До башни поднимусь, где в окнах ртуть,
Чтоб перед мордой пса газетный сверток
С перепелиной грудкой развернуть.
Загавкай, друг, когда за облаками
Я потянусь. — Медалька не видна.
Раскатан по земле туман, и капли
Летят с обвисшей лопасти винта.
* *
*
Взовьется на ветру белье, и девочка поманит пальчиком.
В саду заброшенном моем, по грудь заросшем одуванчиком,
Я вспомню детства синий дом и юность с горькими ошибками
На старом кресле раскладном с каркасом ржавым и пружинами.
Как “Сулико” “Маяк” шипел, и сосны наливались суриком.
Как робко куталась в шинель аэростата туша в сумерках.
Сиял в кувшине шар воды, сверкали радужные полосы.
И медлил сигаретный дым, в лучах расслаиваясь розовых.
Скрипела рама, марш звучал, и осень песнь слагала на ночь мне,
А я стихи мои тачал в тетрадь, испорченную завучем,
О том, что — блудный сын — в окно под утро постучусь усталый я,
О днях, о старости, о том, что все проходит, и так далее…