Новый Мир, 2000 №02

У Сергея Доморощенова осталось о нем неплохое, в общем, впечатление: не злой мужик, весь нараспашку, едва ли не самый заядлый из сельских книгочеев. Но вот произошел какой-то медленный, неотвратимый распад сознания, и жизнь его пошла наперекосяк. Скиталец, бегун, бич по призванию, он словно договорился жить по завету: если нельзя устранить неудачу, нужно извлечь из нее пользу. И Сашка извлекал ее с дружками в ничегонеделании: сидели они в тапочках на босу ногу в немытой комнате, смолили «Приму», подсчитывали медные гроши и беззлобно переругивались, чья очередь бежать в магазин. «Александр умеет работать, — писал в своей газете Доморощенов, — но ему хорошо и без работы. И без личного хозяйства со скотиной. Живет на те деньги, что получает жена — техничка детского сада. Пока высоколобые люди бьются над загадкой русской души, Сашку мучает неразрешимый вопрос — помочь жене наколоть дров для детсада или ну их на фиг?»

И вот злосчастный исход. Почти как по фильму. Выскочил Стахеев за очередной бутылкой — и всё, с концами. «В той ли стране» стал искать он счастье свое забубенное? Замерз ли где, или утонул в Пинеге, или напоролся на нож какого-нибудь залетного злодея-рецидивиста? Никто ничего не знает, даже жена. С тех пор прошло больше года. Веркола умеет хранить тайны…

Глава сельской администрации Евгений Иванович Минин (в произведениях Абрамова по крайней мере трое персонажей носят эту фамилию) встретил меня на правах старого знакомого. Семнадцать лет назад, когда он принимал бразды правления, это был худощавый, застенчивый юноша, который еще не знал, как держать себя с представителем прессы. А теперь, как водится, вошел в тело, приосанился, прибарахлился, в глазах появился стальной начальственный блеск.

— Как жизнь, Евгений Иванович?

— Жисть — только держись! — излюбленной пинежской присказкой ответил Минин.

Интересная особенность: если раньше, встречая столичных журналистов, местное начальство пускало пыль в глаза, живописуя собственные достижения, то теперь пламенный мажор сменило на унылый минор. У него, начальства, есть, конечно, резоны быть недовольным президентом, правительством, Госдумой. Но большинство никак не хочет признать, что оно тоже виновато в том, что люди дошли до ручки.

Вот и Минин не пожалел мрачных красок, описывая мне веркольскую действительность: по два-три месяца, а то и полгода не выплачивают рабочим зарплату в здешнем АО, которое пришло на смену совхозу. Не завозят сюда, как прежде, солому с солнечной Кубани («В край-то бескрайних трав!» — восклицал с издевкой Федор Александрович) — слишком стало накладно. Миллионные дотации из полноводной реки превратились в жиденький ручеек: сейчас нужно рассчитывать только на себя, а потому заготавливать побольше своего сена, чтобы не дохла на ферме скотина, как в абрамовские времена. Сколько она нынче дает молока? Стыдно вымолвить: и полторы тысячи не наберется на голову! (В 1978 году, по данным Веркольского отделения совхоза «Быстровский», надаивали 2254 кг.) В то время как в Финляндии не держат корову, если она приносит молока меньше пяти тысяч килограммов в год. Частники это хорошо понимают, оттого и скотина у них ухожена, играет всеми статями, любо-дорого посмотреть. Люди понемногу тянутся из АО на самостоятельное хозяйствование. За последние годы увеличилось поголовье скота в личных приусадебных владениях — сказалось обвальное повышение цен на продукты питания. Кто побогаче, попредприимчивей, с большой охотой покупает коров, телят, овец, кур, поросят. В Верколе редкий дом без живности!..

Плохо только, что появились безработные, и довольно много, — с сонными, неодушевленными лицами шастают они из конца в конец, как Сашка Стахеев, или сидят у проруби в надежде на удачную поклевку. Когда-то они рубили, калечили лес, а в результате искалечили себе душу. Мускулы разучились работать, мозг — мыслить, глаза — воспринимать радость жизни. Одним словом, отбывают ее как тяжелое наказание, находясь во власти только своих чувств и инстинктов.

— У кого денег много, тот и живет до горлá, — уныло констатировал Евгений Иванович, — а в основном народ из кулька в рогожку перебивается.

Правда, тут же поправился: в Верколе по-прежнему проживает около пятисот человек, и в течение ряда лет эта цифра не убывает. Дорогу объезжую построили, чтобы тяжелые грузовики не месили грязь на главной, имени Федора Абрамова, улице. Пятый год как на Пинеге прекратили молевой сплав древесины, и теперь есть надежда, что народ свежей рыбкой побалуется. («Считайте, полвека жили мы под молевым игом. Вот бы наш писатель порадовался! Он себе все зубы съел на этом бревноходе и начальству архангельскому тоже плешку проел».)

— А школу новую видели? Да такую красавицу и Москве не стыдно показать!