Новый Мир, 2000 №03

Куда более очевиден символизм Балла. Бесконечная череда наслаивающихся друг на друга знакомых символов (река, стена, зеркало и т. п.), то создающих параллельный системообразующий мир, то отыскивающих непривычное соседство (“крылья автобуса” для писателя так же органичны, как “крылья кузнечика”), то образующих длинный смысловой или цветовой ряд, то обескураживающих парадоксальностью математических равенств (“жизнь” = “машина”, “дорога в Егорьевск” = “лестница в небо”), то играющих многозначностью смыслов (“тень от часов”).

“Всё гармония” в фантазиях писателя: “человек-камень”, “мужик-дерево”, “бабка-лошадь” легко меняют форму существования; свободно перемещаются в воздушном пространстве люди (оставим за кадром шагаловские фигуры — их полет горизонтален, полеты героев книги Балла — вертикальны); реальное и фантастическое образуют некое единое пространство жизни, напоминающее то зыбь, то рябь — бесконечные круги, расходящиеся по зеленовато-мутной поверхности воды, а непрерывно подвывающий ветер, спутник писателя, приобретает смутные черты загадочного поручика Николаева. С порывами ветра проза Балла, утрачивая внешнюю смысловую оболочку, обнаруживает плавно вытекающий из нее “подтекст only”:“Маленький мальчик стоял на перекрестке”,— где каждое слово может быть не равно себе.

Когда мерное-мирное течение нарушается, на авансцену выходит другой, не соглашающийся со своей концепцией прозаик Балл — больно расстреливающий читателя очередью коротких фраз: “И планировал. Две недели и три дня. Многовато”, — успеть бы, успеть. “Я просто ласточка-береговушка, с радостью полета, стремительно-бесконечной и короткой жизнью” — излучающее свет начало фразы словно растворяется, застигнутое врасплох вторжением иного смысла.