Новый мир, 2000 №07

Умер Иван Петрович, не умер, а Эраст Петрович Фандорин жив. И, как возмущался Р. Арбитман, под пером Акунина факт (первоначальной) принадлежности к жандармскому ведомству не компрометирует этого героя, но даже выглядит главной человеческой добродетелью, «каковой не оценит разве что стриженая курсистка с идеями в голове, да и та потом оценит». Сказано зло, но об этом чиновнике по особым поручениям при московском губернаторе возможны иные мнения. «Фандорин — мечта нынешнего либерала: человек светский, способный к действию, безусловно нравственный, при этом чудак, то есть имеющий представление о ценности приватности, privacy, человек» (Лев Данилкин). Первые романы фандоринского цикла дали повод тому же Р. Арбитману увидеть в них абсолютно фантастическую картину российской действительности последней четверти XIX века, «откуда благоразумно изъяты едва ли не все „внутренние турки“ — карьеристы и казнокрады, обскуранты и держиморды, чиновные тупицы и политические бездари… — словом, все те, кто своими действиями либо бездействием привел реальную (не пряничную!) страну сначала к 1905-му, а позднее и к 1917 году…» Но вот выходит очередной детектив о Фандорине, такой же крепкий, как и остальные (свидетельствую — зачитался на египетском пляже, весь сгорел), действие его происходит в 1891 году: революционеры борются с Российским государством, и соответственно государство — в лице Охранного и Жандармского управлений — с революционерами-террористами. Вячеслав Курицын заметил, что, наверное, впервые в отечественной словесности конфликт между царской властью и «нигилистами» изложен ни с какой точки зрения, — автор добросовестно воспроизводит логику и защитников режима, и его врагов. Вроде бы так, но остается странное ощущение: исторический контекст-то ведь — живой, еще не музеефицировавшийся, рана еще не затянулась, мы все знаем, что произошло потом, когда Российское государство проиграло эту внутреннюю войну. Да, благородный Эраст, уходящий в финале с государственной службы ради этой самой privacy, остался «весь в белом», не солидаризовавшись ни с одним из воюющих лагерей, и стал… неинтересен. Но, видимо, автор его скоро прикончит, не даст ведь дожить до красного Октября.

Борис Акунин. Коронация, или Последний из Романов. М., «Захаров», 2000, 350 стр.

Убили, убили!.. Нет, живой еще. Книга выдвинута на Букера (мной), но ничего не получит.

— 3

Словарь терминов московской концептуальной школы. Составитель и автор предисловия Андрей Монастырский. М., «Ad marginem», 1999, 224 стр.

«История послевоенного русского искусства сложилась таким образом, что только Московский Концептуализм смог предложить систему представлений, составивших альтернативу официальному Советскому искусству и способных вернуть русское искусство в орбиту интернационального арт-мира», — заявляет Иосиф Бакштейн в предисловии к «Словарю», и мы оставим эти претензии без рассмотрения (о романе концептуалиста Павла Пеперштейна «Мифогенная любовь каст», написанном в соавторстве с Сергеем Ануфриевым, см. решительный отклик Ирины Роднянской в апрельском номере «Нового мира» за этот год). Если не вдумываться, названия словарных статей звучат музыкой — ВАРУМ-ВАРУМНЫЕ ДЕЛА, ВЫРУБАНИЕ ГАРНИТУРОВ, ЗАЙЧИКИ И ЕЖИКИ, КОЛОБКОВОСТЬ… А вдумаешься: «ГНИЛЫЕ БУРАТИНО — население „мифов и сфер непостоянства“. А. Монастырский, В. Сорокин. Предисловие а. Сергия к Первой Иерархии, 1986»; «ЛИВИНГСТОН В АФРИКЕ — самоопределение культурного положения и мироощущения участников школы московского концептуализма в России. Термин А. Монастырского в диалоге И. Бакштейна и А. Монастырского „Вступительный диалог к сборнику МАНИ „Комнаты““, 1986». Сергей Костырко уже имел случай усомниться в практическом применении словаря — «традиционное соотношение определяемого словосочетания и его толкования поменялись местами». Но это не недостаток, а особенность проекта. В приложении 3 («Дополнительный словарь В. Захарова») концептуалист В. Захаров прямо пишет, что его задача — перевод общеупотребимых слов на психоделический язык. И вправду переводит. «АХ — категория греха»; «ДОМИК В ГЛУШИ — поэтический образ, сводящий с ума людей здоровой психики»; «КРЫМ — место в голове, напоминающее о важном»; «МУЗЫКА ВИВАЛЬДИ — процесс застревания вечности в четырех состояниях года — последний этап мытарств души»; «ШОПЕН — Шопен»…