Новый мир, 2000 №07

Рыбаки молчали и не смотрели на него. Тогда Денис Матвеевич осторожно добавил:

— Надо решить, что будем говорить следствию… — Он опять примолк, но так как никто и на этот раз не отреагировал на его слова, он продолжил смелее: — Говорить надо, что все посигали в воду и плыли, пока нас прибрежники не подобрали… А Миша был без спасжилета и не доплыл…

Все так же угрюмо молчали, глядя на почерневшее море. И тогда Заремба натянутым непонятным голосом произнес:

— А что, это мысль — что Миша спасжилет не захотел надеть: сам и виноват.

— Так всем легче будет, — подтвердил капитан.

— А следователя купили? — также непонятно поинтересовался Заремба.

— Следователь свой человек, — оживился Денис Матвеевич. — Но говорить все равно надо согласно. Он копать не станет…

Заремба поднялся на колени, порываясь встать в рост, но кто-то потрезвее придержал его за рукав и сказал:

— Ты, Денис Матвеич, зря к нам пришел. Не омрачай нашего застолья, нам и так нехорошо.

— Да я… разве моя вина… — промямлил капитан, и все услышали в его голосе испуг и покорность. Он в эту секунду наконец-то и сам понял, что теперь он никто собравшимся здесь людям.

И его неожиданный испуг взбесил Зарембу. Маленький пружинистый рыбак вскочил и сбоку сильно пихнул капитана в круг сидевших товарищей. Денис Матвеевич, громко икнув, споткнулся о чью-то ногу и рухнул в центр круга. Звякнуло стеклом, и только что откупоренная полная бутылка опрокинулась, катнулась к чьим-то ногам. Никто не шелохнулся и не протянул руку, чтобы поднять забулькавший водкой сосуд. Рыбаки, зверея, молча смотрели, как бутылка стремительно опорожняется — изливающаяся водка струйками исчезала в щелях пирса.

— Ах ты па-ла… — сказал остервенелый голос. — За борт его!

Десяток яростных рук схватили Дениса Матвеевича, повернули ничком, ткнули толстым лицом в грязь. Бурно дыша выпитым, рыбаки в минуту скрутили ослабевшее тучное тело обрывком капронового конца, ноги обмотали брошенным пудовым куском старой якорной цепи. Капитана перекатили через край пирса и, удерживая за плечи и воротник куртки, окунули ногами в темные волны, уже приготовившиеся принять ненужного земле человека.

Капитан из-за полной расслабленности не мог говорить или кричать, и напоследок он только вымыкивал непослушным сведенным ртом свою смертную тоску. Руки рыбаков, державшие его, слабели, им нужно было только одно какое-нибудь психованное слово, чтобы разжаться, и капитан ушел бы на пятиметровую глубину. Но они почему-то тянули долгую минуту. И тут в воздух ворвалась резкая тошнотворная вонь человеческого кала. Державшие тяжелого обгадившегося капитана люди опомнились, содрогнулись, выволокли его назад и бросили бесчувственное тело на пирсе.

Забрав оставшуюся водку, рыбаки молча пошли на берег, чтобы продлить свое поминальное горе под скалистым склоном на краю поселка. Но, прошагав три десятка метров, они уже забыли о капитане, и кто-то громко безрассудно затянул:

— Что ты вье-ошься, че-орный во-орон… — И еще несколько пьяных глоток хрипло и отрешенно подхватили тяжкую песню…

Ночь больше не хотела смотреть на них, она медленно сомкнула над темным островом свои огромные ослепшие глаза. А где-то далеко в немом океане «Летучий голландец» принял на борт еще одного матроса.

Кузнецов Александр Владимирович родился в 1963 году. В течение ряда лет жил и работал на Курильских островах, занимался рыбодобычей. Публиковался в журнале «Октябрь», альманахе «Ока». В «Новом мире» печатается впервые. Живет в Туле.

Анатолий Кобенков Раздоры бытопорядка

* * *

…Там кот любил любоваться мышкой.
Там уж вылакивал молоко.
И было грустно с хорошей книжкой
проститься враз, а с плохой — легко.

Там говорили, что жизнь — «что дышло»,
а вместо «срам» говорили «страм»,
и в каждом доме был коврик вышит:
над речкой храм, да и в речке храм.
Там пели мало, грустили множко,
случались смерти, гудела пьянь.
Там на окошках сидели кошки
и голубая цвела герань.
А девки там ну не то чтоб крали,

но все в них было — и там, и тут;
мы их хотели — с собою звали,
сперва откажут, потом придут…
Там я в учительницу влюбился
и написал ей: «Ай лав Вас эм».
Зачем я жил там? А так — родился.
Зачем уехал? А ни за чем.

Очерк

Алексею Комарову.