Итак, о подлинных желаниях Мари мы узнбаем не сразу, а когда узнбаем, то это не будет вся правда. Зато в самом начале картины сама Мари с чувством расскажет о том, чего она по-настоящему не желает. Потом она повторит эту мысль еще и еще раз, так что зрителю не придется сомневаться. «Когда заведете второго, Мари?» — «Я не знаю… Франсуа хочет ребенка, но мне хватает и одного. Мне хорошо».
А вы думаете, Франсуа сильно страдает? Ему предлагают работу в Америке, он брезгливо морщится: «Я не поеду. Там вовсе не такой рай, как показывают. Мне и здесь хорошо!» Франсуа хочет ребенка как-то уж очень лениво. И жену Мари — хочет лениво. Что поделать, двенадцать лет сытого, беспроблемного брака! Мари приходится фантазировать: вот она снимает с себя трусики в автомобиле, прямо во время движения. Муж приятно удивлен. Впрочем, получается, что снова он ничего не решает, секс на обочине дороги — не его инициатива.
Это важно: Мари явно не удовлетворена ситуацией, но сама до конца не понимает причин неудовольствия. Пытается поговорить с мужем и разобраться. «Помнишь, как мы познакомились? Как ты выбрал меня? И с тех пор мы вместе! Не успела я решить, чего мне хочется, как ты уже выразил свои желания… Ты всегда опережаешь меня!» Он согласен на уступки (впрочем, разве в этом мире он что-нибудь решает?!): «Но я готов следовать за тобой…»
Мари демонстрирует звериную интуицию, она мастерски сводит все метафизические проблемы к одной, конкретной, земной, давно обсуждаемой. Виртуозная, хотя и очевидная редукция: «У меня такое чувство, что второй ребенок окончательно определит мою жизнь, не даст ей измениться. Все окончательно определится…» — «Но сейчас твоя жизнь тебя устраивает?» — «Угу, но чего-то не хватает!» — «Или тебе нужен мужчина, который не знает, чего он хочет? Который не будет сводить тебя с ума? У которого не будет желаний?»
Да, да, да, ее выбор именно в этом. После непродолжительных колебаний Мари отдается громадному афроамериканскому негру по имени Билл Вест! Сознательно нагромождаю тавтологии, чтобы подчеркнуть его гипертрофированную инаковость, его нездешность, чуждость и отрешенность от уютного потребительского рая главных героев. Билл Вест — нечеловечески спокоен, силен, пластичен (позже выяснится — хореограф), обаятелен, наблюдателен, язвителен, по-французски почти не говорит, сбежал из тоскливого Нью-Йорка в богатый парижский дом своего друга Джерри Стэнли, за которого Мари первоначально его приняла.
«Я ничем здесь не занимаюсь. Абсолютно. Я пью французское вино, сидя в кресле. Почти всегда голый». — «Вам не скучно?» — «Чуть-чуть. Я заставил себя покинуть себя самого и быть неподвижным, как камень». — «Значит, это ваше убежище?» — «Да». Мари заинтригована, вот существо, которое ее не ищет, которому она не нужна. Которое не любит ее и не полюбит никогда. Неподвижный, как камень. Покинувший себя, уже не мужчина, почти не человек…
Вдобавок существо ведет себя хотя и корректно, но жестко и не жалеет сарказмов в адрес незнакомой дамы, предлагающей вселенское Знание по сходной цене: «Ну, симпатичная француженка, такая стильная. Твердит заученную речь: бла-бла-бла. Как заводная кукла. Вы это заучили наизусть или просто повторяли, повторяли и повторяли?» — «Да, но это вступление. Потом я импровизирую. Немного. Чуть-чуть…» Мысленно аплодируя авторам сценария, хочу еще раз заметить: в первую очередь диалог ведут биологические тела и сопряженный с ними, намертво впечатанный в них индивидуальный психологический опыт каждого из собеседников! Чтобы понять и оценить всю гамму оттенков и смыслов, подразумеваемых и даже не учтенных авторами, нужно увидеть жесты, пластику, мимику, реакции, затем вслушаться в интонации голоса и только в последнюю очередь — расшифровать вербальную составляющую этого и всех последующих диалогов картины.