Новый мир, 2002 №05

Тут же обнаружатся интереснейшие детали. Например, выяснится, что для Павлова слова «здоровье», «наполненность жизнью», «жизнелюбие», «жизнерадостность», «сила» — сугубо отрицательные характеристики, применяемые исключительно к самым мерзким действующим лицам. Сержик и Жоржик, здоровеннейшие жеребцы, играют в футбол, мерятся силами, им весело, «что кто-то помер, а они живут». У заведующего патологоанатомическим отделением «полное жизнелюбия лицо» — и что же? Развел во вверенном ему заведении бардак, пригрел мазуриков-медбратьев, ни за что не отвечает. В здании судмедэкспертизы мы встречаем «пышущего силой, сытостью… молодого здоровяка», его начальник выглядит «еще здоровее своего приспешника», к тому же позволяет себе говорить еретические речи: «Живой — так живи. Пока живы, будем кушать и пить, любить и радоваться», — конечно же сии персонажи «с каждого жмурика как с барана стригут, чего не радоваться». (К счастью, старшой из судмедэкспертизы произносит несколько уважительных слов о смерти — значит, не совсем еще безнадежен.) Глупая дамочка в вагоне неосторожно восклицает: «Я, простите, еще живая. Я хочу все знать о цветах, о море, о любви…»

В противоположность всем этим монстрам более-менее положительные герои Павлова непременно наделены каким-либо изъяном, в той или иной степени ущербны, эта ущербность — залог того, что они унаследуют рай. Начальника медицинской части Институтова было бы точнее назвать Инвалидовым, он распоряжается в своем лазарете «с въедливостью евнуха»(!) и, несомненно, наделен садистским синдромом — любит рвать зубы без наркоза и унижать слабых; но именно эта безжизненная и уродливая ходячая функция скрепляет всеобщий беспорядок и получает свою долю авторских симпатий. «Хозяйчик полигона» Абдулка — глух как пень, потерял слух во время учений. Доморощенный ницшеанец шофер Пал Палыч (временами этот болтливый персонаж до карикатурности напоминает Челкаша и прочих горьковских философствующих босяков) — этот в физическом отношении вполне здоров, но в нравственном плане — соответствует компании по степени уродства. О главном герое повести — Алеше Холмогорове — речь впереди, пока напомню: сослуживцы принимали его за слабоумного — и не без оснований.

Еще один аспект — отношение персонажей к жизни и смерти, к живому и мертвому. Как было отмечено выше, жизнь у Павлова любят одни подлецы. Не в пример начмеду Институтову, «болезненно ненавидящему все живое, что издавало… хоть сколько-то самостоятельный звук», — удивительный и единственный в своем роде пример: подобной характеристики удостоивается симпатичный автору герой. Пал Палыч — судя по всему (ограничусь официальной версией за неимением прописанной яснее), убийца, умертвитель. А вот еще одно лицо — добрый гробовщик… «Рождение, мил человек, все нам и освобождает, начиная с ручонок! Бог творил нас несвободными, а мы все делаемся из-за греха первородного распеленатыми». Признаюсь честно — от этого квазикаратаевского говорка, от откровенной некрофилии, от истории со «вновь рожденным» Амадеем Домиановичем и прочими «сущими во гробех» — меня начало мутить, как от лимонада с дихлофосом.

…И все в этом мире поверяется смертью, зависит от смерти. Как будто присутствуешь при отправлении какого-то некрофильского культа. Понимаю, Андрей Платонов… К Андрею Платонову у меня тоже есть свои вопросы, но ведь он не доходил до таких гимнов мертвечине. И это отрицание цивилизации, которая, в общем-то, и обеспечивает уважение к мертвым (попутно с уважением к живым — одно другому не мешает). Да тут еще и идеолог Пал Палыч… «Люди все воняют… А притворяются, что одни розами пахнут, а другие вроде как воняют… Нет уж, нюхайте! Я плохой, потому вы плохие… Вам будет плохо, пока мне плохо…» И этот культ подсознания, освобожденного от сознания, эти болотные, подпольные импульсы и чувства, такие, как чувство Алеши к побирушке Айдым…

Что ни говори, Олег Павлов — очень талантливый прозаик. Он умеет мастерски живописать нечеловеческое. Жаль только, что он не любит человеческое…

А ведь такое мироощущение далеко не ново, для нынешнего же времени — очень типично. У современной цивилизации действительно много проблем. Иные социумы не выдерживают невыносимого гнета настоящего и проваливаются в прошлое, в архаику, на нижние этажи (чем тяжелее настоящее, тем ниже конечный пункт прибытия). Особых экзистенциальных достижений после подобных обвалов не жди, просто люди будут иметь дело с архаикой такой же реальной, грубой, зримой, как и ненавистная современность.