Мгновенно стала командовать, спорить по экспозиции, перевесила три картины местами и при этом смеялась, смеялась... Странная особа — ничего смешного Митя во всем этом не находил. Но была она очень хороша, впоследствии выяснилось, откуда в ней странное сочетание отрешенной восточности и западной деловитости.
Восточный “крой” внешности — длинные брови на узком смуглом лице и особенное стремительное изящество походки — она заимствовала от отца, иракского еврея, прибывшего в страну в конце пятидесятых годов. Прозрачные, чуть выпуклые серые глаза с россыпью золотых крапинок на радужке были материнскими. Ее мать вывезли перед войной из Германии в Палестину дальновидные и богатые родители. Эта взрывчатая смесь породила пятерых шумных, резких в движениях, обуянных страстью к мгновенному переключению жизненных скоростей, горластых детей обоего пола. Семья содержала два больших магазина электротоваров — в Тель-Авиве и Яффе — и фирму по установке освещений разных объектов.
Впрочем, все это выяснилось позже.
Несколько споткнувшихся друг о друга взглядов, две-три фразы (исключительно по делу! — она действительно была классным специалистом: где-то убрала прямой свет, где-то направила его на картину, где-то приглушила, где-то вдруг осветила пустой угол с одинокой плетеной корзиной, и экспозиция выставки мгновенно приобрела респектабельный, неуловимо западный,
Так началась эта легкая забавная связь...
В то время он за гроши снимал мастерскую в старом арабском доме в районе Яффского порта, неподалеку от “шука пишпишим” — крикливого, пестрого, знойного, пропахшего корицей и кориандром, маслами и марихуаной, пропитанного запахами затхлых старых вещей, свезенных сюда эмигрантами разных стран и эпох, мерцающего из тьмы глубоких лавок зеленоватой медью блошиного рынка, расползшегося разлапистым крабом по дюжине окрестных переулков.
Железные крашенные ярко-синей масляной краской ставни высоких мавританских окон после полудня защищали комнату от прямых лучей палящего солнца.