— Да нет, он... он, понимаете, своеобразный человек... Полурусский-полукореец... Прошел гиюр, стал евреем...
Я вспомнила, по какому поводу ей позвонила, вспомнила дурацкий ее вопрос в прямом эфире. Дурацкий — на фоне всей ее жизни...
— А сколько у вас детей?
— Трое с половиной, — сказала она. — Четвертый родится через пять месяцев...
Собственно, разговор был исчерпан, история кончена, листок, лежащий передо мною на телефонном столике, исчиркан беглыми закорючками... Надо было прощаться. Я стала говорить какие-то слова, которые, как мне казалось, она хотела услышать. Но она перебила.
— Все у меня в порядке... — повторила задумчиво. — Все у меня хорошо... Хороший муж, спокойный, мягкий, добрый человек... Только, конечно, никогда не смогу я его полюбить.
— Почему?! — воскликнула я, потрясенная упрямством этой несмиренной женщины.
— Душа чужая... — проговорила она хрипатым, старческим своим голосом. — Душа-то чужая...
4
МАСТЕР-ТАРАБУКА
К открытию выставки все уже было готово... Он сидел в галерее, пил с Шерманом холодное пиво, принесенное из соседней забегаловки, и оглядывал картины на стенах.
Это была первая его серьезная выставка в стране. Прошел год после приезда — целый год, в течение которого он болтался по городам в поисках работы, по галереям в попытках заинтересовать хозяев своими картинами, по кибуцам и сельхозкооперативам, стараясь получить заказы на раскрашивание водонапорных башен.
Наконец Шерман дал согласие выставить его работы к празднику Суккот на целых две недели. Время было хорошее, осеннее, туристическое — Митя строил планы и ждал от этой выставки некоего поворота судьбы.
— Осталось последнее, — сказал Шерман, прихлебывая пиво и отирая толстой пятерней пену с усов. — Cейчас приедет специалист по освещению...
— Я люблю, чтобы всем занимались профессионалы, — сказал он, помолчав.
Казалось странным, что у этой пивной бочки, обсиженной бородавками, одна из самых эстетских и дорогих галерей в стране.
— Я не как некоторые: повесил картины — и будь что будет, — добавил он. — Последнее слово в экспозиции у меня говорит специалист по освещению.
Тут раздался грохот, и в витрину галереи чуть не влетел мотоцикл. Юноша, примчавший на нем, — необычайно хрупкий рядом со своим блестящим черным быком — снял шлем, тряхнул гривой волос и оказался девушкой. Это и был специалист по освещению.
Она вошла, улыбаясь широкой клоунской улыбкой, шлем свисал на ремне со сгиба тонкого локтя, как корзинка с ягодами.