Наконец схватил проклятый тамбурин и, кулаком толкнув ставни, со всей силы выкинул его наружу. Тот ударился о камни забора напротив и покатился вниз по крутизне узкой улочки, запрыгал по ступеням, нагнал какого-то испуганно отпрянувшего туриста, покатился дальше...
Морской воздух криками чаек влился в мастерскую, влажно зашевелился в занавеске на двери, раскачал плетеный колпак на лампе под высоким потолком...
Наутро Митя уже сидел в коридоре отдельного флигеля во дворе клиники, дожидаясь своей очереди на анализ крови.
И спустя несколько адовых дней, перемежающихся приступами удушья, которые он считал первыми признаками заражения и все-таки надеялся на что-то неизреченное, лишь ночами выдыхаемое им словом “...о-о-осподи!!” — самыми страшными были ночи и мысли о необходимости и неотвратимости самоубийства, — он опять сидел в чертовом флигеле и ждал своей очереди. Его колотил озноб.
Всех, сидящих в очереди, вызывали попеременно в два кабинета. И судя по тому, что из одной двери люди выходили с обморочно-счастливыми лицами, а из другой — как слепые и оглушенные рыбы, чуть ли не руками нащупывая дорогу к выходу, он понял, что в этих разных комнатах дают разные ответы.
Последние несколько минут, когда он ждал, в какую комнату его позовут, он никогда не забудет. Они станут мучить его в снах — эти две двери, открывающиеся попеременно. И его будут звать то в одну, то в другую, из них будут тянуться страшные руки, и тащить в разные стороны, и рвать на части...
...Наконец из “хорошей” комнаты выглянула сестра и назвала его фамилию.
Он остался сидеть. Чайки кричали в ушах, монотонно гудел тамбурин.
Сестра снова назвала его фамилию и спросила — что, нет такого?
Тогда он поднял руку, вяло улыбаясь...
За все это время она не позвонила ни разу. Сначала он боялся, что не сможет скрыть ужаса и ненависти, если она предложит встретиться.
Потом оценил ее деликатность.
Потом подумал, что она уже уехала, и ощутил странную смесь облегчения и досады: как же так, не попрощаться, даже по телефону?! Не могут же они после
Наконец раздался звонок.
— Митья, — услышал он ее забавный, с этими восточными низкими обертонами, такой милый, такой смешной,
— Когда?! — вскрикнул он. Сердце его вдруг забилось, как бывает при неожиданной и тяжкой вести. Вдруг в одно мгновение он понял, чем она была в его жизни.
— Я звоню из аэропорта... Уже сдала чемодан, сейчас допью кофе и поднимусь в зал ожидания...