— Как же ты могла...
— Дорогой мой, молчи!.. не надо слов. Ничего уже не надо. Я сколько проживу буду благодарна тебе за твое лицо тогда... Я ведь следила, внимательно следила... Все-таки не зря я всю жизнь люблю тебя, Митья...
Он заметался по мастерской... Остановился перед полкой, на которой столько лет пылился ее тамбурин. Он видел ее серо-золотые плачущие глаза, ее клоунскую гримаску в углах рта...
— Гад! — сказал он своему отражению. — У, гадина!
Сбежал вниз, сел в машину и, выжимая предельную скорость, как когда-то она на своем мотоцикле, помчался в аэропорт...
...Она уже прошла за барьер.
— Мастер-тарабука!!
Она оглянулась, всплеснула руками, засмеялась, засмеялась... Что-то сказала, затеребила какую-то блестящую штуку на шее.
— Я ни черта не слышу!! — крикнул он, боясь расплакаться.
Они стояли у барьера, кричали через головы пассажиров, проходящих контроль.
— ...колокольчик!.. Правда, смешно?!
— если... все-таки... позвони мне!
— ...когда-нибудь... если буду...
Голоса их долетали сквозь гул толпы, как замирающие звуки тамбурина.
Удар, хлопок, торопливая россыпь, остывающий звук.
Удаляющийся звон колокольчика...
Смешно...
Правда, смешно?
Обхохочешься...
5
ГОЛОС В МЕТРО
Учительница музыки, вдохновенная и строгая старуха, жила в огромной коммунальной квартире на Чистых прудах. Если закрыть глаза, можно и сейчас вспомнить до мельчайших подробностей, что стояло в этой тесной, как пенал, комнатке, и в который раз подивиться, каким чудом вполз и стал боком к окну старый “Блютнер”. На стене висели четыре тарелки саксонского фарфора: на одной кавалер в коротких лиловых штанах знакомился с дамой, в глубоком поклоне отставив икрастую ногу с бантом, на второй — они гуляли под ручку среди двух зеленых кустов, на третьей — откровенно миловались, на четвертой — женились.
Старый “Блютнер” в пустой послеполуденной квартире звучал властно и гулко...
— Менуэт надо играть — так! — говорила учительница и указывала пальцем на третье блюдо, где, прикрыв веером длинную шею и половину щеки, дама пальчиком грозила галантному кавалеру...
Уроки музыки продолжались все детство, до самого девятого класса, пока мама не решила, что пора приналечь на математику, оставив музыку “для души”.