Новый Мир, 2003 №01

Минувшей осенью неподалеку от северной столицы, под Вырицей, на даче Александра Кушнера я записывал на аудиопленку размышления поэта о Корнее Чуковском. А. С. прочитал и своих “Современников” — остроумный центон из двух поэм — “Двенадцати” Александра Блока и знаменитого уже в 1917 году “Крокодила” (см. “Арион”, 2002, № 1, а также новую книгу поэта “Кустарник”, СПб., 2002). Говоря о Чуковском, он сказал, что для него, Кушнера, Корней Иванович прежде всего — поэт и что когда он смотрит на фотографии, где Чуковский сидит рядом с Блоком (или Пастернаком), то понимает, что здесь запечатлены именно два поэта. Впрочем, на “чуковские” темы Кушнер писал и специальные эссе: о стихотворной интонации Чуковского, о его звукописи, особой поэтике, опропитанностиего поэзии стихами XIX века, о перекличках с поэзией начала XX века.

И вот в книжной серии, редактируемой Кушнером, в “Новой Библиотеке поэта”, вышел том, вступительная статья к которому так и называется: “Поэт Корней Чуковский”. Здесь собраны почти все его произведения для детей (в том числе полузабытая стихотворная “военная” сказка “Одолеем Бармалея” с тщательными текстологическими и историческими комментариями Е. Б. Ефимова), ранний роман в стихах “Нынешний Евгений Онегин” (1904), сатирические стихи и переводы 1905 — 1907 годов, “взрослые” лирические стихи, экспромты и шутки1.

Конечно, эту книгу надо читать с двумя закладками. В случае с Чуковским, который под цензурным гнетом 20 — 30-х годов переделывал свои сказочные поэмы, это особенно важно. Работая в домашнем архиве писателя, изучая ранние издания, М. Петровский учел все редакции и варианты. И даже позднейшие мифы, как в случае с “Тараканищем”, который к Сталину, естественно, никакого отношения не имел, ибо сказка писалась “на полях” статьи о Некрасове в 1921 году, когда имя тирана Чуковскому вряд ли было известно. Через семьдесят лет наследнице поэта Е. Ц. Чуковской даже пришлось выступить по этому поводу в печати: “„Таракан” — такой же Сталин, как и любой другой диктатор в мире. <...> Очевидно, будущее бросает тень на настоящее. И искусство умеет проявить эту тень раньше, чем появится тот, кто ее отбрасывает” (“Независимая газета”, 1991, 9 июля).

Однако, когда глядишь на публикуемые впервые — поздние и исключенные — варианты в рабочих тетрадях 20-х годов, “тень настоящего” по-своему дерет по коже:

И сказал ягуар:

Я теперь комиссар,

Комиссар, комиссар, комиссарище

И прошу подчиняться, товарищи,

Становитесь, товарищи, в очередь!