Новый Мир, 2003 №01

Ладно, их питомцы перешли на импортный корм, и проблем насытить всю ораву не было (“Педигрипал” и “Китикет” в их доме не переводились), но иногда он заезжал на рынок и привозил оттуда (обычно сам, не перепоручая это шоферу) большущие куски вырезки, а то и целую коровью ногу, устраивая любимцам гастрономический разгул и праздник живота. Азартное урчанье и фырчанье смачно жующих бок о бок питомцев вызывало на его умном лице самозабвенную довольную улыбку.

И животные ему ответно выражали свое полное восхищение и любовь, бросаясь всем звонколайным скопом наперегонки к двери, едва учуя приближение хозяина (а чуяли они его, едва только автомобиль подруливал к дому). Забавно было и то, как ревниво они оттирали от него Анну, едва стоило ей с Борисом проявить друг к другу, так сказать, неформальный интерес.

Тут же громадные Филя или Джус дефилировали мимо, стараясь протиснуться между ними, как бы случайно задевая Анну боком (иногда даже весьма чувствительно) и тем самым раздвигая их на некоторое расстояние, Мурзик (или Прошка) принимался скрести диван, привлекая недовольное внимание хозяйки, а полукокер Бадди вставал на задние лапы и просился на руки, чего обычно никогда не делал.

Анну это не то чтобы обижало или тем более злило (все-таки она прикладывала немало усилий, чтобы животные пребывали в чистоте и сытости), а просто... ну, в общем, нечто вроде ревности.

Борис же любовь питомцев принимал спокойно и как должное, объясняя Анне, что дело даже не в том, что он их кормит (Анна это делала чаще, чем он) или балует всякими деликатесами, а в том, что он для них — вожак, они и относятся к нему как к вожаку. Не то чтобы это ему льстило, а просто скорее занимало как природный парадокс: животные воспринимают человека не как Бога, а как вполне своего, только вроде особой породы. И потому Борис, случалось, забавлялся, встав на четвереньки и весело кувыркаясь с братьями меньшими на персидском ковре или (если дело было за городом) на зеленой травке.

Странно было видеть полнеющего (сидячая банковская жизнь), уже не совсем молодого человека в таком приземленном виде, но, с другой стороны, это придавало ему своеобразное очарование — не съела мужика сухая дотошная цифирь, есть еще порох в пороховницах. Анне нравились неожиданные эскапады мужа, в них была прелесть детского озорства — свидетельство, как она считала, чистоты души и незаурядности натуры.