Новый мир, 2003 №02

Три семистрочия о стиховычитанье —
искусстве вычитания живого
из умерших внутри воспоминаний —
вычитывать и вычитать себя.
Чтоб никому не навязать ни слова,
но превратить лирическое «я»
в ожившую фигуру умолчанья.
Убрать предлоги, знаки препинанья,
склонения, союзы, падежи,
свисающие набок окончанья,
созвучия, смущающий соблазн
протяжных гласных, чтоб потом, в тиши,
услышать шум толпы, ее дыханье,
и осознать, что ты, как все, безгласн.
Ожившие фигуры умолчанья
летят сквозь пустоту. Мерцают лица,
подкрашенные красною гуашью,
блестят от пота под прозрачной тканью
материи первичной. Словно спицы,
мелькают взгляды. Расплетают пряжу,
а впереди столп огненный струится.

Апокалипсис

…а в две тысячи мне неизвестном году,
душной ночью, в кирпичном отеле,
залитом тусклым светом, взгляну в пустоту
и увижу в окне,
как ребенок, летящий верхом на коне,
света пригоршни из серебристого сита
рассыпает вокруг, приближаясь ко мне…
Тут к стеклу прижимаясь щекою небритой,
я молитвы начну бормотать на иврите
и умолкну, когда двое в черном войдут.

* * *

Ручьи наших жизней, впадающих в круглое озеро смерти, мелеют.
Все ближе к пустым берегам подступают болота.
Тяжелые лодки с вещами течение медленно вертит.
Над спящей землей одинокий пилот смотрит вниз с самолета.

* * *

Сам себя пережив, ничего не забыв,

в Петербург я вернусь. Совершенно седой,
загорелый, похожий на свой негатив.
Полукружье моста глубоко под водой
изогнется, двойную дугу очертив,
словно люлька для тени бездомной моей…
Вот я снова внутри. Отраженья со дна
подымаются вверх. Я продрог до костей.
Белой ночью плывет по зеленым волнам
пароходик, обвешанный визгом детей.
Уплывают дворцы сквозь слоистую муть,
и Исакия купол блестит вдалеке,
как облитая золотом женская грудь
с почерневшим крестом на разбухшем соске.
Уплывают ограды в последний свой путь…
Вереницей светящихся каменных плит
в ночь еврейское кладбище тихо плывет.
Там в прогнившей земле моя мама лежит.
Уплывает под арку моста пароход,
и, склонившись за борт, кто-то плачет навзрыд.
Это я, превратившийся в свой негатив,
на экскурсию с классом, полжизни назад,
сам себя пережив, уплываю в залив,
и — по пояс в воде — смотрит вслед Ленинград.

Книга о жизни

«Мои родные, любимые мальчики Сережа и Андрюша <…> Эту тетрадь я стала писать и для себя, и для вас. Вдруг когда-то вам захочется узнать жизнь мою подробнее, понять, где и как вырабатывался мой характер. Наступит время, когда на ваши вопросы ответить будет некому».