Новый мир, 2004 №02

Случай Линча — край, разврат и могила. Поднял архивные тексты: Линч не заслужил ни одного внятного слова. За десятилетие! Бессмысленные ахи-вздохи, заклинания вроде «Не надо в этом разбираться, давайте этим наслаждаться!». Да чем наслаждаться? Бессмыслицей, которую вы сами же и вчитали в безукоризненно рациональное кино?!

Отсмотрел «Маллхоланд драйв» в третий раз, проверил двухчасовой фильм на разрыв художественной ткани: ни одного иррационального эпизода. Не «тотальное сновидение», а жесткая, социально обусловленная история! Кстати, точный социальный контекст вменяемая Франция ценит отдельно. Не в последнюю очередь за этот контекст картину и вознесли до небес. Что правильно.

Опросил десятки людей: кто у Линча главная героиня, брюнетка или блондинка? Отвечают: «Обе». Возражаю: так не бывает. По крайней мере у западных режиссеров подобного уровня. «Почему не бывает? Здесь — две. А может, три или четыре! Ведь дамы выступают под разными именами». Пораскинув мозгами: «А разве это важно? Героини периодически меняются местами, это же игра прихотливого ума. Точнее, так: снятся друг другу!» Саркастично уточняю: как у Чжуан Цзы? Все информанты, грамотные постсоветские люди, радостно хватаются за авторитетный текст: «Именно как у него». Издеваюсь: редкий расейский критик отказал себе в удовольствии «объяснить» фильм Линча через неразрешимый китайский сюжет. «Ну наконец-то у нас появились нормальные критики».

Интересуюсь, о чем тогда кино и что, собственно, произошло. Снисходительное: «Издеваешься? Обычный Линч. Ничего разумного не произошло. Не знаешь Линча?!» Теперь знаю: махровый реалист. «Полный бред, фантазии, сны. А в целом я разочарован(а)». Зато я, к своему удивлению, очарован. Простая, линейная, трезвая, глубокая история. Рассказана, да, нелинейным языком. Но это не формализм, а необходимая художественная сложность.

Поздравляю очередного собеседника с убедительной победой над здравым смыслом. Удовлетворенно, но неслышно матерюсь. Приятное: этому маразму существует внятное объяснение, у этой болезни есть социально-психологическое обоснование. Свое место в большой Истории.

(4) А пока три новые, крайне интересные российские картины: «Прогулка», «Трио» и «Бумер»[22]. Многократно рифмуются, в комплекте с Линчем многое объясняют.

Все три — безостановочное движение. Попытка освоить российское пространство. «Прогулка» ограничилась улицами цивилизованного Петербурга. «Трио» и «Бумер» предлагают путешествие по нашим провинциальным дорогам, иначе — по Великой Степи. Или, как сострил Победоносцев, по Ледяной пустыне, где бродит дикий человек с топором. Но куда важнее иная рифма: все три картины предлагают коллективного героя.

«Прогулка» поставлена Алексеем Учителем по сценарию Дуни Смирновой. Играют актеры Театра-студии Петра Фоменко и Евгений Гришковец. Сразу отмечу, что Гришковец выглядит инородным телом. В контексте образцово выученных «фоменок» его, прости господи, актерская манера, его местечковый примитивизм, мягко говоря, раздражают. Возможно, Учитель хотел таким образом дистанцировать деревянного «нового русского» (как раз Гришковец) от «славной живой питерской молодежи». Возможно, но меня тошнило.

А вот за первые три четверти Учителя следует похвалить. Двое парней и одна девушка, флиртуя, передвигаются по юбилейному Петербургу, который авторы умудрились превратить в грандиозную декорацию. До тех пор, пока Алексей Учитель верит в органику молодых актеров, вписанных в кадр выдающегося оператора Юрия Клименко, кино, безусловно, осуществляется. Нескончаемый треп выполняет служебную функцию: сюжет, как положено в кино, реализован на антропологическом уровне. Один парень — рохля, вечный второй номер. Его друг — сильный и волевой, конечно, лидер. Наконец, героиня, предъявляющая такую женскую стать, которая должна сразу же сломить сопротивление и первого, и второго.

«Грудь Ирины Пеговой» — отдельная, вполне содержательная категория картины. Стоит ли уточнять, что в моих словах ни грамма иронии! С первой же минуты, на протяжении часа с лишним, непрерывно и крупно зрителю предъявляют ту самую биологию, о которой говорил выше. Не грим, не бутафорию, а убедительную телесность, остроумно подчеркнутую свитером. Именно на этом, антропологическом, уровне преодолена условность, даже театральность истории. Герои имеют право нести любую чепуху потому, что по-настоящему работают тела актеров, наблюдаемые с нужного расстояния и в нужном ракурсе.