Новый Мир ( № 3 2010)

Интерес отечественных рокеров — Янки Дягилевой, Егора Летова — к этой теме имел, по мнению автора, «скорее конструктивный, а не деструктивный характер: за ним стоял пафос поиска, а не разрушения» (каких-нибудь, как соблазнительно думать, общественных институтов). То была встревоженность смертью как коренной экзистенциальной проблемой, которую рокеры стремились если не решить, то хотя бы пережить предельно честно, помимо навязанных обществом — и заведомо ослабляющих проблему — условностей. Правда, вышли они по этому пути не туда, куда единственно следовало бы, — к Богу, поскольку осознанно не пошли в эту сторону, отказавшись от настоящих — выходящих за пределы моды — усилий этого рода, — а в ничто, оказавшись таким образом в тупике.

И все-таки в ситуации, когда надеяться на возврат к всеобщей религиозности, судя по всему, нет никаких оснований, — как быть неверующим, которым тоже приходится умирать?

Такой вопрос в сборнике тоже ставится — тем более что психотерапевтам приходится иметь с ним дело в повседневной практике.

Ростовский философ Елена Золотухина-Аболина в своих заметках о «психотерапии и смерти» рассматривает два подхода к этой проблеме. Терапия по Ирвину Ялому, которая учит пациентов не бояться смерти, не утешая их ничем загробным, примиряет их с неизбежным концом, своим «атеистическим ригоризмом» сужает, по ее мнению, возможности человека. Здесь автор скорее на стороне трансперсонально-холистической терапии, которая, не апеллируя ни к каким исторически определенным «религиозным взглядам на посмертье», тем не менее оставляет пациенту надежду — на то, «что исчезновение ядра личности» все-таки не будет «полным и абсолютным».

Более убедительным кажется то, что пишет о «смысле смерти» психолог Дмитрий Леонтьев: именно благодаря своей разрушительности смерть «выступает мощным стимулом сознательного, осмысленного отношения к жизни». Она должна быть понята не как внешняя граница человека, но как внутренний, собственный его предел, столько же отрицающий его, сколько и создающий. Зная о своей обреченности, человек должен оставаться «на стороне жизни» — то есть «полностью осознавать реальность смерти и при этом быть готовым к максимальному использованию всех возможностей».