Новый Мир ( № 3 2010)

Впрочем, Станислава Лема пограничной фигурой назвать трудно. И не перечислить все границы, которые он перешел, все территории, которые захватил. Филологическое сообщество предпочло не заметить наглого пришлеца, хотя ранние монографии «Философия случая» и «Фантастика и футурология» — труды, безусловно, монументальные. Даже на теорию фантастического работы Лема практически не оказали влияния. Один только пример: Ренате Лахманн в «Дискурсах фантастического», конечно, не может не сослаться на польского философа... но ссылкой она и ограничивается. Лахманн и многие, многие другие так и продолжают цитировать, словно Библию (или Маркса; или Фрейда), «Введение в фантастическую литературу» Цветана Тодорова — как будто Лем и не разгромил схоластические построения этой монографии язвительно, дотошно и убедительно. Нет — не оценили. Лем — тот самый «гений первого рода», который предлагает науке (и, шире, культуре) радикально иные пути. Настолько иные, что по ним никто и никогда не пойдет: выбор уже сделан.

Между тем для Лема культура — лишь часть огромной системы, которая может и должна быть описана. В «общей теории всего», которую он создавал большую часть жизни, все связано со всем, и задача в том, чтобы найти адекватный язык описания. (Отсюда постоянные нападки Лема на структурализм: этоне тотязык.) «В свете теории игр христианство оказывается игрой, похожей на бридж», — слова из статьи, посвященной маркизу де Саду (!), прозвучали бы кощунством, если бы в лемовском мире существовали догмы.

Литература в понимании Лема есть одна из разновидностей научного поиска. Жанровая фантастика, которая не хочет быть наукой, для него не существует; проза, которая подходит к описанию реальности, исходя из априорных посылок, — интеллектуальное шулерство. Не исключение и «Доктор Фаустус»: ХХ век не может быть объяснен при помощи мифа, а значит, ошибка Томаса Манна — системная. Тем интереснее наблюдать, как Лем анализирует эстетику, совершенно отличную от собственной, — «Пикник на обочине», к примеру. Очевидно, что Стругацкие решали совершенно иные задачи — и беспристрастный научный взгляд Лема не­­ожиданно оборачивается более чем субъективной точкой зрения. Нет, о Стругацких, Манне, Набокове эта книга скажет мало; о Черном Ящике по имени Лем иего взгляде на литературу(да и на род человеческий) — довольно много.