Дело в том, что литературное творчество и его экспертная оценка — это, вообще говоря, две разные специальности. И не потому, что, согласно старому анекдоту, чукча не читатель, а писатель (хотя иной раз и так бывает), а потому, что эти два вида деятельности предполагают различную профессиональную этику — особенно в культурной ситуации постмодерна, навсегда отменившей «большой стиль», то есть твердую гегемонию некоторого определенного типа письма. Писатель имеет полное право интересоваться в литературе преимущественно или исключительно тем, что созвучно его собственной манере, — окрестностями его собственного места на литературной карте. В хорошем случае он при этом про другие участки на карте не высказывается, в плохом — бранит их и объясняет, что во всех краях и областях, кроме его собственного «субъекта поэтической федерации», обитают бессовестные обманщики народа, да еще и с песьими головами. Задача эксперта, вообще говоря, строго противоположная. Ему важно определить, в каких регионах происходит наиболее интенсивный рост (пресловутые «тренды»), в каких инновационная активность себя практически исчерпала, в каких на фоне преобладающего холостого хода творческих механизмов («автоматизация», по Шкловскому) вдруг возникает неожиданный свежий и самостоятельный жест, — словом, разобраться в том, что
в целомпроисходит, потому что только в контексте этого целого становится ясно, чем те или иные конкретные сочинения замечательны, в противном случае мы имеем бессмысленное «стихотворение, прекрасное само по себе»[11]. При этом, разумеется, речь идет не о том, что писатели и эксперты принадлежат или должны принадлежать к двум разным множествам, — но о том, что нужно переключать у себя в голове рычажок: менять позицию. Ничего сверхсложного в этом нет: справляется же каким-то образом парикмахер с необходимостью не стричь всех своих клиентов на манер собственной прически и прически своих домашних.