Новый Мир ( № 3 2012)

Нижеследующее количество слов не призвано дать ответ на этот вопрос: на него вообще-то не следует отвечать. Это такой «артефакт» — в нем может оказаться, как у Саймака в «Заповеднике гоблинов», дракон. Или не дракон, а кот. Или не кот, а совсем бог весть кто — лиса, птица, ребенок, сумасшедший, Бенджи, чудовище.

«Валерий» имеет, очевидно, два важных, но далеко не исчерпывающих его претекста. Первый — замечен всеми, это «Школа для дураков» Саши Соколова. Культурная память у нас коротковата, поэтому мало кто из критиков отмечает, что «Школа для дураков», в свою очередь, написана по канве «Шума и ярости» Уильяма Фолкнера. Обе книги используют — но по-разному — фигуру «идиота»[2]из шекспировского «Макбета». Использует ее и «Валерий». Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что речь не о Бенджи и не о безымянном герое Соколова, но о фигуре «юродивого», которая в русской литературе (и культуре) имеет разветвленную и богатую генеалогию. Лиза из «Братьев Карамазовых», юродивый из «Бориса Годунова» со своим «Николку маленькие дети обижают…», да мало ли что еще. Поставить «Валерия» в один ряд с «Шумом и яростью» и «Школой для дураков» позволяет не это, а то, что «идиот» во всех трех текстах оказывается главным героем, оптическим прибором (уж не знаю, бинокль это или что), через который автор видит — или показывает нам, не важно — картину мира.