Новый мир

Там-то, в этом доме престарелых, она и познакомилась с вербовщиком Ордена Евы. Вступила сразу и без колебаний, рассчитывая на быстрый взлет. Однако в секте ее «не замечали». Обиделась, хотела уйти — ее подвергли психологической обработке. С тех пор она не бунтовала, а подавленную агрессию срывала на безопасных объектах — животных или выживших из ума пациентах. Когда ее уличили в неподобающем поведении, то уволили. Могли и посадить, но секта пустила в ход свое влияние. Теперь Алисе Фройд предстояло отработать свою юридическую свободу.

По приказу наставника она соблазнила комиссара полиции Пиблс, завербовала его в секту. Дальше началась работа по одурманиванию населения. Метод простой: на любой вызов по частному адресу выезжает, помимо обязательных участников, «специально подготовленный сотрудник». Он устанавливает в доме газовую бомбу и простое устройство, включавшее в нужный момент запись вступительной лекции из вербовочного цикла. Обитатели дома, понервничавшие накануне, получившие дозу ядовитого газа, вызывали врача. Тут включалась передача, и внимание людей притуплялось — они были оглушены всем происходящим, не придавали значения нестыковкам вроде тех, что медики приехали слишком рано, не оттуда, откуда их вызывали, и к тому же городят чушь. Дальше пострадавшим делали инъекцию наркотика — либо первая бригада, либо вторая, если первая вызывала недоверие, — и на сутки увозили. Домой возвращали уже людей с качественно промытыми мозгами. В первой бригаде как раз и работала Алиса Фройд.

Иногда случались курьезы. Например, врача не вызывали. Тогда в ход шла тяжелая артиллерия — Алиса обращалась за помощью к любовнику, и «пациентов» увозили силой, имитируя полицейский рейд. Пару раз Алису пытались изнасиловать обалдевшие «пациенты»-мужчины и однажды — женщина. Это считалось издержками производства, и Алисе рекомендовалось не обращать внимания на чепуху. Она делала вид, что не обращает, но все ясней понимала: этим путем она карьеру не сделает. Она расходный материал для сектантов, а не ценность. Поэтому на допросе не запиралась, сдавала всех подряд, говорила охотно и с вызовом. Производила совершенно омерзительное впечатление, которым явно гордилась.

Федералы арестовали толпу народа — часть личного состава полиции Пиблс и Эдинбурга, два десятка сектантов, включая непосредственного руководителя Алисы Фройд, но я видела — это пустой шум. Взяли ячейку, которой из-за ее никчемности даже серьезной работы не поручали. Пусть, мол, забрасывают невод, вдруг попадется крупная рыбешка. А если попадутся сами — не жалко. К убийству Мигеля Баша, исчезновению его сестры и покушению на Лоренса Хикати все эти люди не имели никакого отношения. Случайность. Просто случайность.

Просидев в бюро практически до полуночи — и чудом разминувшись с легендарным стажером Кентом, — я наконец поехала в Пиблс. За мной прислали машину, я упала в темное, теплое нутро большого седана и отключилась. Лишь через несколько минут я поняла, что мои глаза открыты и я бездумно смотрю за окно, не осознавая и не узнавая пейзаж.

Я очень люблю Шотландию. И Эдинбург люблю. Даже в самый пасмурный день он всегда казался мне ярким, как дорогая игрушка. Аж лизнуть хочется. Чистые пешеходные улицы, мощенные брусчаткой, как в старину, — и тщательно вымытые, можно босиком ходить, ноги не сильно испачкаются. Высоко вознесенные транспортные эстакады, словно парящие над зданиями в ретростиле. Тщательно восстановленные руины замков на скалах вокруг бухты. Приглушенная, добрая вечерняя иллюминация. Мужчины, которые вот уже полтора тысячелетия носят килты. Когда-то они дополняли свои юбки рубашками и плащами, потом — мундирами и офисными пиджаками, а сейчас носят кто с чем хочет. Женщины в разноцветных платьях и смешных туфельках. Шпили древних соборов. Витражи. Крики наглых чаек. Запах моря, кофе, пирожков и чего-то еще, что есть только в Шотландии, но я не могу идентифицировать источник.

Я смотрела в окно машины и видела совсем другой Эдинбург. Словно нарисованный на мятой серой бумаге черной краской. Все статичное и все поношенное, словно товар в лавке средневекового старьевщика. Мертвое, холодное, ненужное. Чужое и затхлое. Я ехала сквозь мир, который не существует.

А может, я ошибаюсь?

Может, не существует как раз тот, другой мир?

И я впервые увидела то, что есть на самом деле? То, вместо чего сектанты предлагают свой новый мировой порядок — и неспроста люди так охотно соглашаются…

И лишь когда мы выехали из города, я выдохнула. Словно бы разжалась рука, державшая меня за горло.

Только сейчас я поняла: в этом черном, измятом и растоптанном мире за мной следили из каждого темного переулка.

* * *

Нина рыдала и тряслась крупной дрожью. Не знаю, что она пила, но несло от нее прямо-таки смертоносно — не спасало даже открытое настежь окно.

Как ни странно, я не почувствовала ничего. Ни радости от того, что она нашлась, ни презрения к ее срыву, ни ужаса от того, что она натворила.