Новый мир

— Это… — он повел рукой в сторону двери, — а прямо отсюда я могу заказать такую страховку? А то у меня нервы слабые — и сейчас надраться хочется, честно скажу. И последствия будут ого-го какие…

— Спроси у администратора. Но вообще-то в любом отеле можно.

— Понял, — он часто-часто закивал. — Хорошо. Расскажу. С чего начать?

— С чего хочешь.

— Тогда я все объясню. Я лечился несколько раз. Безуспешно. Платил огромные деньги этим придуркам-врачам. Но срывался через месяц после выхода из клиники. Потом я махнул рукой, а друзья мне сказали, что с моей бесхребетностью врачи не помогут. Нужно что-то вроде армии. Чтоб была железная дисциплина и годная идея, чтобы я знал, ради чего все терплю. Ну какая мне армия, да? Как раз тогда я встретил Нину. Я на нее очень надеялся. А она вместе со мной… Сейчас уже годы прошли, я перестал на нее обижаться. А тогда, конечно!.. Я считал, что она предала меня, растоптала. Сейчас я лучше понимаю ее. И как раз в момент, когда мне было особенно плохо, подвернулся человек. Я видал его пару раз на тусовке, но даже не знал, как зовут. И тут как-то случилось, что я снова захотел соскочить с наркоты и стал вместо этого пить. Он ко мне подсел, мы разговорились. Его зовут Пин Туссен, он психолог. Я ему пожаловался. Он ответил, что помочь можно. Есть методики. Частные. Но это — Церковь. Все очень правильно и серьезно. Вера основана на Библии, просто другое прочтение. Есть светский орден, есть монашеский. Меня в светский не примут, пока не вылечусь и не проживу без дряни хотя бы десять лет. Только монашеский. Чисто мужской. Так и называется — Орден Адама. Жесткая дисциплина, братья друг друга страхуют. Отбросов вроде меня там хватает, Церковь от них не отворачивается. Наоборот, использует самые гуманные методики. У них есть препарат, который отбивает всякое желание принимать дрянь. На три месяца. За это время психологи помогают выработать новые привычки. Я спросил — а почему в других клиниках нет? Ведь тогда даже психологи не нужны — можно же принимать по четыре таблетки, или что там у них, в год и не париться. А Туссен мне ответил: потому, что Церковь недовольна мировым порядком. Потому что у нас очень несправедливый мир. И это мир виноват в том, что люди вроде меня становятся наркоманами. Вот это наше государство — оно виновато, что наркота попадает к людям. И что люди слабы и уязвимы. Что они ищут утешения не в конструктивном общении, а в иллюзорных снах. Что им нет места. Что даже при излечении на них остается позорное клеймо, навсегда, — в страховках, в полицейских базах, иногда и у федералов остается досье…

Я не спорила — незачем. Я молчала и просто слушала. Не забывая писать на чип.

— Я расспросил подробно. Туссен сказал, что сначала я подпишу контракт. Я могу выбрать такие формы: десять лет монашеского обета — безбрачие, но не целомудрие, и женщину я получу из числа прихожанок. Все будет очень ритуально, и если родится ребенок, то я его даже не увижу, то есть я сразу подписываю отказ от отцовства. Потом — на мое усмотрение. Могу остаться в Церкви, и меня переведут в светскую общину. Там я год буду на испытании, очень строгом, если выдержу — то разрешат жениться. Не выдержу — еще год, но уже с психологом, и после этого опять год испытаний. А могу уйти из Церкви и жить как хочу. Но тогда мне в лагере дадут какую-то простую профессию, рабочую, чтобы я мог зарабатывать на жизнь руками, грубо говоря. В принципе, могу передумать и через десять лет, но без профессии меня из Церкви все равно не отпустят, а с профессией я могу и в светскую общину перейти, тогда срок испытания сократится. Я подумал: интересно! У меня никогда не было нормальной человеческой профессии. Но я еще сомневался. Тогда Туссен дал мне то средство, таблетку, но разломил ее пополам. Сказал: проверь. Этого хватит на месяц. Потом мы встретимся. Я попробовал. Через десять минут я понял, что один только вид выпивки мне отвратителен. Про наркоту даже не вспомнил. Я протрезвел, и мне это понравилось. Я пришел домой, лег спать и проснулся с удовольствием. Я весь кипел, мне хотелось работать. Я даже подумал — не наркота ли это. Особенная. Весь месяц я писал музыку и играл, получалось отлично. Не тянуло ни к чему, кроме еды, воды и женщин. И еще мне внезапно понравилось гулять пешком. В общем, через месяц я испугался, что сорвусь и это чудо кончится. Нет, я хотел излечиться навсегда. Подписал контракт. И поехал в лагерь.

Он замолчал, жадно глядя на бутылку. Я покачала пальцем: потом. Он засмеялся: