Счет на выдохе: вдох, выдох-раз, вдох, выдох-два... ничего не должно остаться, вдох, выдох-три, вдох, выдох-четыре, вдох, выдох-пять, вдох, выдох... Шестой патриарх, служивший в монастыре мукомолом, написал на стене южного павильона стихотворение, в котором сравнил сознание с деревом бодхи, а тело со светлым зерцалом, ну а я бы сравнил сознание со сковородкой и весь мир с деревом бодхи... которое надо вырвать и поджечь! Ибо ничего не должно остаться, ни времени, ни пространства, этих главных иллюзий, — десять.
Но... где мы все время пребывали? и сейчас летим.
Свой мир
Черкешенка
Как быть, черкешенка-черешенка
из XIX в.,
когда ты нищенка и беженка
в прожженной, как фундук, Москве?
К кому взывать, на что надеяться,
пока кремлевская попса
за деревцем корчует деревце
из гнезд Садового Кольца.
Ни Бог, ни мы тебя не выручим
с тех пор, как бес тебе шепнул
уйти за Михаилом Юрьичем
в сиротский гибельный загул.
Пустыми саклями и скалами
в огне вас провожал Кавказ:
пропала ты, Тремя Вокзалами
растащенная на заказ.
Люта война людей и демонов.
Их тел особенно, их тел.
Последняя, которой Лермонтов
затравку, юный, подглядел.
Из Беранже
Здравствуйте, дорогие. А где сестра?
В шапке кудрей, с антрацитовыми глазами.
Дома оставили, слишком стала стара.
Маска морщин с пепельными волосами.
Зря. Замысел, он как свет: всегда милосерд.
Вы, например, — не хотели, а ведь пришли же.
Белая ковка локонов, татуировка черт —
вот что в фокусе. И никого нет ближе.
Правда: ступайте за ней, будьте уж так добры.
Пусть увидит, что согнут, но что встречаю стоя.
И ничего, что не было никогда у меня сестры.
Нынче она единственная в точности знает, кто я.
Свой мир
Хотя и стоит этого-того
(пусть будет: этажерки и толкушки)
свой мир, нам остается только “сво”
от сводничества — ни души, ни тушки.
Сшить, сострочить — вот цель. Соединить.
Собой. Одним собою. Не надеясь
ни на кого. Ведь струйка крови — нить
и мысль-иголка никуда не делись.
И съесть — как тот пророк — не своего