Вынул конверт, ручку, пишу... Как обратиться? Ваше святейшество? преосвященство? Пишу: “Дорогой друг”. Зачем? Встреча уже сбылась. Чего ж ты хочешь? Внятности? Поверх этой тонкой связи? Ты ж как в воду глядел... Нет, пишу. Иду к сцене. Сейчас остановят. Первый редут, второй... Не шелохнутся. Подхожу к нему — кивает, в глаза смотрит, берет конверт. Возвращаюсь к стене, оборачиваюсь — читает. Запрокидывает голову, помахивает ладонью кому-то незримому за спиной. Из занавесок выплыл, склонился ухом к нему секретарь. Кивает, спускается в зал, подходит, говорит: “Его Святейшество Далай-лама Четырнадцатый просит вам передать его благодарность и благословение всем вашим творческим начинаниям — и личным, и в отношении вашего ашрама в Ришикеше. Сразу после этой встречи, как вы знаете, другая — у бодхи-дерева, где он также рад был бы вас видеть”. И еще пару фраз с церемонным раскланиванием.
Ступа, сад, дерево. Если это дерево, тогда как назвать то, что мы деревьями называем? Кусты? Трава? Оно охватывало ветвями все небо, подымаясь тяжелыми ярусами, расходясь и теряясь из виду. Нижние ветви шли вдаль на ходулях, как пустые дороги на сваях, сходясь, как в развязках дорожных узлов. Под ними сидели народы — семьями, кланами, братствами, от Шри-Ланки до Тибета, вплотную друг к другу, пестрым бескрайним ковром, и пели, прикрыв глаза. Огромный корабль с парусом неба и этой ветвящейся мачтой, под которой сидел человек с добродушно-насмешливым черепашьим лицом и пел, отмахиваясь от комаров.
Раджгир к ночи. Как разбитое зеркальце — там, внизу, а вокруг горы над ним склонились. Не видно их. И людей нет. Одна харчевня, тлеющий свет. Ужинаем.
— Там, — указывает рукой во тьму, — сидел он, Будда, на той горе. Первая проповедь. Колесо. Вот, — выгружает из чемодана, раскладывает на столе монеты древние, статуэтки, камни. Здесь нашел, в этой земле. Тридцать лет роет. Сам. Любитель. — Это Кали, четвертый век до нашей, это Будда — шестой, нашей. — Миски с едой теснятся к краю стола, кладбище времени растет, шевелится, перебираем, в одной руке ложка, в другой две кобры, танцующие на хвостах, монета, эту возьмем, сколько? Заворачивает в газету. А ты берешь статуэтку, неизъяснимую, высотой с палец. Он ничего не может о ней сказать. Две фигурки, спаянные странными связями. Как мы.