Новый Мир ( № 4 2008)

С такой эклоги начинается книга Афанасьевой: “Песни вокруг восковой пирамидки”. Интересно это жанровое определение: “песни”, хотя никакого пения там нет: “витиеватые речи”, обмен монологами. “Песни вокруг…” — что-то вроде игрового обряда: свеча в форме пирамидки, над ней (или по ее сторонам) — состязающиеся. Через нее (над ней) и происходит их обмен репликами-монологами, мнениями. Разумеется, никаких пастушков тут уже нет, то есть это современные пастушкби и пастбушки, а точнее — пастбушки, распределяющие между собой роли “его” и “ее”.

Речь идет о полезности или бесполезности пирамидки. Нужна ли она и для чего (предлагаются варианты). Циник, скептик, разуверившийся прагматик (то есть сомневающийся в целесообразности, страшная трагедия) — вероятно, мужское начало; “он” пытается найти пирамидке применение. Пафос игры, безделки и безделицы, простодушного эстетства (то есть собственно рококо, как мы его себе представляем) исходит от томной “ее”. Впрочем, все это действо вокруг пирамидки быстро отклоняется от непосредственного предмета и превращается в обмен (как и полагается в пасторали) “любовными речами” — точнее,речами олюбви, одиночестве, понимании, сострадании, союзничестве, нежности, заботе:

Что это, я спрошу, это лоб человеческий,

Зачем он нужен, не для того ли, чтоб

Приложить к нему подорожник или маркером острым

Написать на нем какое-то глупое слово или

Не для того ли, чтоб кто-то мог тебя гладить, будто собачку,

Не для того ли, чтоб нас погладили, будто собачку,

Меня с тобою, нас, которые я, погладили, будто котенка,

Сказали, ну, что же ты, детка,

Совсем сумасбродишь со своей пирамидкой?

Давай-ка ее сюда, мы с ней разберемся,

А тебе принесем другую игрушку,

С которой все будет понятно.

Олег ДАРК.

Прозрачные слова

Прозрачные слова

Эрнст Юнгер. Годы оккупации (апрель 1945 — декабрь 1948).

Перевод с немецкого И. П. Стребловой. СПб., “Владимир Даль”, 2007, 367 стр.

Как люди, получившие страшный урок, могли вновь — часто на протяжении одной жизни — вступить в войну, через двадцать один год после Первой мировой? Стоит задуматься, сколь восхитительно было чувство первобытного братства в окопной грязи Соммы или Карсо — своего рода предвестиеподлиннойчеловечности. Можно ли было отказаться от соблазнительной надежды, что это предвестие сбудется после того, как на земле воцарится мир?

Мир — вот что самое сложное.

Алессандро Барикко, “Такая история”.