Новый Мир ( № 4 2010)

ГоворитАлександр Иванов:“Если говорить о литературе, то есть безусловные события для меня. К сожалению, для них не совсем понятно, есть ли читатель, но вот как литературные вещи в себе они существуют. Например, продолжается выход, на мой взгляд, одного из самых важных литературных произведений русского XX века — это дневники Пришвина. Это безусловное событие, это грандиозный текст по своей мыслительной, литературной и исторической проницательности. Это огромное событие, и нам повезло, что мы являемся в режиме реального времени свидетелями выхода этого выдающегося текста, выдающегося документа. Уже, по-моему, вышло девять томов, и я всем рекомендую. Особенно начало 30-х годов, описанное Пришвиным, — поразительное впечатление”.

О несовершенстве книги, телесности, а также читаемом и нечитаемом.Беседа Андрея Захарова с философом и литературоведом Леонидом Карасевым. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 6 (68).

ГоворитЛеонид Карасев:“Возможно, в культуру встроено что-то вроде механизма, ориентирующего ее на работу именно с книгами. Точнее говоря, с отдельными книгами, которым присваивается статус „хрестоматийных”, или „классических”. Современные писатели нередко недоумевают, почему литературоведы так мало занимаются ими и так много — Шекспиром или Гоголем. Дело здесь не в том, что кто-то лучше, а кто-то хуже: просто культура не способна заниматься сразу всеми. Она выбирает своеобразные „точки силы”, может быть, порой преувеличивая их значимость, но зато, выбрав, выжимает из них все, что способна выжать. В этом асимметричном интересе к „классике” есть какой-то смысл; он определенно имеет под собой в том числе и внелитературные основания. Через книгу культура решает проблемы, о значении которых мы иногда даже не догадываемся”.

“Когда говорят о художественном тексте, особенно о тексте „классическом”, нередко допускают ошибку, которую я назвал бы „соблазном органицизма”. Если верить тем, кто подвержен ему, то в „хорошем” художественном произведении нет ни одного лишнего слова: все предельно осмысленно, и все работает на общую творческую задачу. Но уважать текст — хорошо, а вот преклоняться перед ним — плохо. Конечно, хотелось бы думать, что совершенные тексты возможны. Однако это не так, поскольку человеческим возможностям положены пределы”.

“„Нормальный” читатель может позволить себе что-то прочитать, а что-то пропустить. Меня же постоянно преследует призрак „1001 текста” — какой-то книги или статьи, в которой уже написано то, что пишешь сам”.