Новый Мир ( № 4 2011)

Проблема в том самом самоповторе, который, как и в случае Иртеньева, сводит стихи к схеме жанра. У Иртеньева — все политично, у Салимона — все пейзажно. И герои пейзажны, и мысли у них пейзажны, и чувства пейзажны. Порой бывают и удачи: “Осенних свадеб время близится. / Я вымыл пол собственноручно, / не чтоб в глазах твоих возвыситься, / а потому, что стало скучно. // Акация, как будто веслами, / во тьме ветвями загребает. / Под кустиками низкорослыми / порой кошачий хвост мелькает”.

В целом же в отношении этой книги можно повторить то, что заметил по поводу другого сборника Салимона, «Рогатых зайцев», Вадим Муратханов: «Читая его книгу, порой испытываешь искушение впасть в вандализм и, выдрав десяток-другой листов, сделать из нее томик потоньше»

[6]. Но, боюсь, при такой икрометной тиражируемости — сотнями — однотипно-дачных стихотворений этого вандализма никто бы и не заметил.

 

М. Б. Б а р у. Цветы на обоях. М., “Астрель”, 2010, 192 стр.

Еще один пример пейзажной лирики. Сборник мог бы называться “Осенние цветы на обоях” или “Цветы на осенних обоях”: эпитет “осенний” — самый частотный в книге, повторяется 35 раз (специально подсчитал) — больше, чем “зимний”, “весенний” и “летний” вместе взятые; впрочем, и с ними ощутимый перебор. Танка — жанр, на который так очевидно ориентируется автор, — чаще всего обходилась канонической системой намеков на время года, не именуя его в лоб.

Интересна попытка Бару “поженить” танка (но без жесткой силлабики, а в верлибрическом, “экспортном” варианте) с ироничной эпиграммой. Чаще — удачно: “брошенная кукла... / в нейлоновых волосах / седая прядь”. Порой — очень хорошо: “Холодный вечер. / Долго грею руки, / Чтобы тебя обнять”. Иногда — никак: “гуляем по саду... / букет в твоих руках / строит мне анютины глазки”. В целом — как и у Салимона: слишком тематически узка делянка, слишком поэтически необязателен результат.

 

А. В.   Д ь я ч к о в. Райцентр. М., “Мир Энциклопедий Аванта+”, 2010, 160 стр.

И снова “дачная поэзия”, местами интересная, местами утомительно-однозвучная.

Правда, у Дьячкова лирический герой меньше растворен в пейзаже, иногда сквозь густую ботву мелькнет что-то щемяще автобиографическое: “В четверг ко мне приехал папа. / Привез в подарок пистолет, / осеннее пальто из драпа / и сверток импортных конфет. <…> Всю ночь я с кухни слышал шепот. / Просящий женский, злой мужской. / От косяка клин света желтый, / Сужаясь, двигался за мной”.