Новый Мир ( № 5 2004)

Исторические и политические проекты Тютчева имели в ХХ веке свою судьбу. В 1920-е годы новые, евразийские “исполинские бредни” осваивали их по-своему заново. Вослед Тютчеву Н. С. Трубецкой названием своей маленькой книжки, вышедшей в 1920 году в Софии и положившей начало евразийскому движению — “Европа и человечество”, — еще раз переформулировал тему о России и Европе: исключил не Россию из Европы, как только что это сделал Шпенглер в своей нашумевшей книге, а Европу из человечества. Ну а Шпенглер также названием книги, как и ее содержанием, поддержал неведомо для себя тютчевский тезис о двух Европах. “Закат Европы” на самом деле в оригинале — закат Abendland’а, то есть Запада; самое же понятие Европы как единого целого Шпенглер отрицал и называл “пустым звуком”. Неизвестно, читал ли Шпенглер французские тютчевские статьи (мог и читать — они в свое время наделали шуму в западной прессе как политическая сенсация и вызвали около 50 откликов), но Европу как Запад он отделял не от одной России, но и от Восточной Европы (и в этом интересно совпадал со славянофильской историософской топографией — например, со знаменитой строкой стихотворения Хомякова: “...Ложится тьма густая /На дальнем Западе,стране святых чудес...” — на Западе, отдаленном, отрезанном от хомяковской России). Что касается России, скупые суждения Шпенглера о ней представляют как бы славянофильство навыворот: он ссылается не только на Достоевского и Толстого, но и на Ивана Аксакова, чтобы совсем исключить Россию из западной проблематики — как “исторический псевдоморфоз”, не имевший истории до Петра, а с Петра имеющий только искусственную историю (но, возможно, пророчащий в будущем новую христианскую духовность не европейского, “фаустовского”, типа: “Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячелетию”16).