Да, вызову его, Юру, решила она, белый воротничок его рубашки в вырезе черного свитера так красиво облегал гладкую шею. У него были такие мягкие теплые губы и сухие, не напускал тебе с ходу в рот слюны, не пихал сразу язык, как некоторые, почему они думают, что женщинам это приятно. И сам он был мягкий, ласковый, и так увлекательно мечтал, как осенью они вместе поступят в институт, а после учебы вместе поедут по распределению... И нет опасения, что отнесется с насмешкой, заденет, обидит — как она боялась этого в молодости! — нет, он и тогда был нежный и деликатный, даже слишком... “Ты меня импотентом сделаешь!” Будем надеяться, чтого это не произошло. Возмещу ему все его тогдашние мучения, даже если не помнит. И свои. Да, но только если ему дали то же, что и мне. Если подплывет старый сморчок, близко не подпущу. Интересно, одним дают, а другим нет, по какому принципу они это делают?
Вот уже и шар возник на горизонте. Только не красный, а голубой, как интересно, сказали же — цвет обязательно красный.
Она взяла бинокль, смотрит. Корзина старинного фасона, круглая, плетеная, лакированная, разноцветные флажки трепещут на ветру. И внутри двое. Один в черном свитере — да, это он! Ярко-белая полоска на шее, воротник рубашки — неужели помнит? Неужели нарочно для встречи со мной оделся как в первый раз? Юрочка, ласточка, столько десятилетий, и не огрубел, не зачерствел, такой же внимательный, такой же чувствительный! А кто этот второй? Может, они решили их к ней сразу по двое посылать? Но она ведь никого больше не вызывала. И незнакомый — впрочем, могла и забыть... Нет, это они перестарались. Двое сразу — нет, об этой упущенной возможности она никогда не жалела. Да она и возможности такой что-то не припомнит. Такого варианта ей, кажется, никто не предлагал. Но... теперь? Здесь? А что, если... В сущности, почему бы и нет? Почему не попробовать? В конце концов, достаточно она за всю длинную жизнь наосторожничалась, судорожно следила, чтоб не переступить какую-то черту. Какую? Кто провел, кто сказал — не переступать? На кого оглядывалась? И кому от этого было хорошо? Кому и что она этим доказала? А ведь как кичилась, дура старая, своей свободой от условностей! Я человек без предрассудков, не раз говаривала она и себе и другим. Как же, как же.
Но теперь, здесь... Здесь и оглядываться не на кого, и черта эта, в сущности, давно расплылась, стерлась в ее сознании. Почему бы и нет?
054-0101010.
В одной руке держит телефон, в другой бинокль.