Новый Мир ( № 5 2011)

жизни, не иссякшей до сих пор,

как в посуду жидкость, набери в нас

и комком гортанным закупорь.

Опыт называнья, выбор тем из

личного пространства, все дела...

В смысле, что поэзия, как термос, —

вещь для удержания тепла.

 

В этих строках есть, на мой взгляд, некоторая неуклюжесть, но техника — дело наживное, а то самое осязание, которое “подает” вещь, — это дар, и он налицо. Н. М. Бахтин писал: “Тысячелетиями мы оттесняли и заглушали в себе самое древнее, самое земное из наших чувств — осязание. <…> и осязание сохранило всю свою девственную цельность и чистоту. Только оно — в те редкие моменты, когда оно действительно в нас оживает, — реально приобщает нас к вещам”.

Я сказал “неуклюжесть”, но кто знает, не является ли она иногда залогом запоминаемости строк. “Снег на колокол падает, не раздается звон” — не слишко ловко это “не раздается звон”, но картина — какая-то церковь в Гарлеме и тишина — явлена. Есть ибесспорноявленный “этот нищий, к груди / прижимающий мокрого пса, точно грелку живую”, и неопровержимая и остроумная “книга”:

                                              ...за окном

лишь талый снег прочелся, сумрак талый,

подчеркнутый дорожным полотном.

 

И физкультурник, что бежит под плеер

с такою верой в жизнь и правоту,

как будто лейкопластырем заклеил

навеки ахиллесову пяту.

 

Приверженность Александра Стесина к классическим образцам выражается прежде всего не в формальном, а в содержательном — в неотступном внимании к вечным вопросам бытия. Художническая зрелость проявляет себя по-разному, в частности, в умении “решать” эти вопросы не в лоб. “Помню побочное...” — так начинает Стесин одну из своих лирико-драматических вещей. Каким-то интуитивным периферийным зрением герои стихотворения видят, что жизнь вместе не получится, хотявотона, синица, в руке. И тут следует афористическое:

 

Будто прицельное “вот” раздвоилось

и растворилось в пернатом “вот-вот”.

Или синица в руке раздавилась...

 

Интересно следить за тем, как стихотворение само себя наращивает, словно бы благодаря автора за верно выбранную болевую точку отсчета, за попадание в тон и ритм, как оно подсказывает ему средства для передачи неуловимости перехода от почти сбывшегося “вот” к “вот-вот”, которое уже не сбудется. “Раздвоилось” — “растворилось” — “раздавилось”. И это еще не все.

 

Что там в итоге? Неопределенность

с легкостью перестановки одной

перерастает в непреодоленность...

 

В русской поэзии достаточно мастеров мимолетной, вроде бы ничего не значащей, но психологически точной детали: Фет, Анненский, акмеисты... — короче говоря, есть у кого брать уроки.