Новый Мир ( № 5 2013)

Игумен в слёзы, рассказал братии, все уныли, наложили на себя правила, взяли на себя пост. А тут к ним всегда приходил Иван поживиться: тут накормют, напоят, каку-то копейкю дадут. Он часто выпивал, его прозвали пьяницай. Приходит он в монастырь. Что такоя? Все унылы, не разговаривают с нём, всегда были приветливы, а тут как вымерли. И стал приспрашиваться:

— Что с вами?

— Да отойди, не мешайся!

— Да вы что, что случилось с вами? Может, помогчи в чём-нибудь?

— Да отойди ты, не мешайся, не до тебя нам здесь.

Он пуше пристрел [66] :

— Да вы что, обалдели? Да расскажите, что случилось, молчать — дак что, лучше, что ли, будет?

Оне рассказали, что батюшка-царь приказал. Иван выслушал: ого, дело совсем простоя. И говорит:

— Дайте мне два целкова, я вам всё налажу.

Оне к игумену:

— Отче, Иван-пьяница просит два целкова и говорит, всё наладит.

— Дайте ему пять целковых да отвяжитесь от него, и без него горя хватат.

Дали ему пять целковых. Иван ушёл, приходит в город, заходит в магазин, покупает самый большой лист бумаги, приходит домой, свёртывает лист в небольшой кубик, берёт шило и весь кубик изрешетил. Дождался сроку, приходит к царьским вратам и стучит. Стража отворяет:

— Что надо?

— Иду с такого монастыря, ответ доржать батюшке-царю.

Стража доложили батюшке-царю:

— С такого-то монастыря пришёл монах ответ доржать.

Батюшка-царь:

— Немедленно пропустить!

Ивана пропустили. Иван кланяется в ноги:

— Ваше превосходительство, батюшка-царь!

— Ну что, сосчитали звёзды на небеси?

— Да, батюшка-царь, сосчитали. — Развёртывает лист бумаги, подаёт батюшке-царю: — Вот, батюшка-царь. Не поверите — посчитайте сами.

— Да, правильно. А смерили толшину земли?

— Да, батюшка-царь. Наши родители ушли мерить. Когда мы к ним придём, оне нам точно скажут.

— Да, правильно. А оценили вашего императора?

— Да, батюшка-царь. Небесный царь — тридесять сребреников, но вы как земной, то двадцать девять хватит.

— Да, правильно. А что я чичас думаю?

— Да, батюшка-царь. Сколь мне дать казни за мои дерзкие слова.

— Ну хорошо, идите и молитесь.

Выходит Иван, на остальные деньги гуляет, приходит в монастырь подвыпивши, смотрит: все дряхлы, испостились. Увидели Ивана, окружили, спрашивают:

— Ну что?

— Да молитесь себе спокойно.

Брату Степану не повезло в Уругвае. Чупровы оказались жёстки, Степана оне за человека не шшитали, всегда подсмеивали: то «Стёпонькя», то «Зайчик», то «траир». Он всё терпел. У них была одна корова, он раз загнал в ихний выпуск [67] , оне его отругали и корову выгнали. Он приходит со слезами и рассказывает, мы ему посоветовали: «Не переживай, а корову загони в наш выпуск». Вскоре приезжает в гости сестра Евдокея, и увидела, как братуха проживает: брат Степан с Александрой ходют на заработки, нанимаются свёклу прорубают да полют. И видела, как обращаются Чупровы с братом, стала говорить: «Что тебе, Степан, белый свет клином стал? Да пошли оне все подальше! Поехали в Аргентину, и будешь жить как человек».

Степан первое время тянул, Александра не хотела, и у их ета история продолжалась сэлый год, в консы консах Степан не вытерпел, и уехали в Аргентину. У них уже была дочь Хиония.

Арсений Филатович с Валентиной Леонтьевной с каждым днём спорили больше, она на пашне работать не хотела, да и вообче в Бразилии женчины на пашнях не работают. Так как там занимаются зерновыми посевами, то женчины толькя управляются дома. Да и Арсений ей сулил горы, а на самом деле обманул. Анна, мать, разжигала Арсения, а моя тёща — Валентину, и до тех пор к ним лезла, что оне разошлись. Арсений уехал без вести, Валентина осталась одна, постепенно на Валентину стали роптать, что на неё посматривают мужики, и тёща изменила позицию и стала против него. Бедняжка, она здесь в Уругвае толькя страдала, и дошло до того, что моя тёща достала из уборне ведро говна и вылила к ней в сундук. Валентина со слезами всё бросила и уехала в Бразилию.

У нас с Марфой с каждым днём в жизни обострялося хуже и хуже, Марфа стала показывать свой природный характер, стала за каждые пустяки огрызаться, за каждоя слово ответит десять. Жить стало невозможно.  Я старался всяко убедить её, и ругал, и спрашивал:

— Где наше обещание? Мы друг другу обещались во всём угождать и посторонних не слушать, а ты связалась с матерью, и лезете в каждое дело.

Вся деревня уже заговорила: Марфа пошла материной дорогой, и говорили мне всё чаше: «Данила, гони ты тёщу и Марфе гайкю подкрути, а то будет поздно». Я Марфе всё ето говорил. «Не изменишься — возьму всё брошу и уеду, тогда хватишься!» Но ето не помогало.

Тёща до тех пообнаглела — что хотела, то и творила, в моим дому командовала, каструли проверяла, но вот чудно: Марфу превратила во врага, а со мной по-прежнему лучше её не найти. Но у меня на сердце камень рос боле и боле.

 

 

sub 15 /sub

 

В один прекрасный день говорю Марфе:

— Марфа, поехали хотя на сезон в Аргентину, освежимся, помидор посеем, осенью вернёмся. Моё родство увидишь, познакомишься.