Эх, лучше бы я туда не плавал! Передо мной лежало селение, которому повезло в географии, но не повезло в личной судьбе. Жители обезлюдели, ушли в небытие тихо и неприметно вместе со своими обитателями. Молодые сами в райцентр переехали, других родичи к себе перетянули, третьих тоска заела, и стали они эту тоску вином заливать. И хотя белый кружок все еще стоит на карте, обманывая доверчивых туристов, деревни больше не существует — она сдалась на милость бурьяна и жучка-древоточца. И как мрачный апофеоз угасания высится на краю деревни, истлевая, громадный крест-голубец с резными старославянскими буквицами...
Баская Выставка, по счастью, избежала этой участи. Хотя и перед ней маячила похожая перспектива. Но устоял народ, поборол в себе инерцию послушания, не поддался на идеологические соблазны “во имя светлого будущего”. Каких только благ не сулили выставчанам уполномоченные всяких мастей и рангов: перевозите, мол, свои дома на “большую землю”, к центральной усадьбе совхоза, хватит, мол, жить раками-отшельниками! Усердствуя в номенклатурном рвении, местные “райком райкомычи” едва не погубили древнюю деревню. А у некоторых селян попросту отбили охоту работать на земле и в лесу, кормить себя и страну.
Странное, однако, имя — Выставка. Выставка, простите, — чего? А ничего! Тут как ни крути слово, гадай не гадай, а толку мало, если не посвящен в тайны многозначного северного говора. Есть прямая связь между характером мезенского человека, укладом его жизни и окружающей природой. Даже его язык отмечен печатью этой связи: надо было наслушаться речитативов местного диалекта, чтобы в древней вязи слов, в певучих и скорых плутаниях звука увидеть те же общие черты. Музыка этой речи созвучна шороху вековых сосен, она вплывает в глаголицу прясел и изгородей, в царство дерева и топора и чувствует себя там на месте.