Сулейман был стар и болен и ехал не в седле, как положено султану в походе, а лежал на носилках, которые несли янычары. Но ведь и Синан был не мальчик, ему шел седьмой десяток, и он мог бы тоже остаться дома, тем более что в дом взяли молодую жену и она ждет ребенка, но мост, как и было сказано, — дело особое, тем более мост для султана, без которого гений Синана — кто знает? — пропал бы втуне, вот почему наш зодчий снова на солнцепеке, с резцом и стремянкой, в халате и чунях и работает по известняку, вырезая на памятной плите слова славы Сулейману Великолепному. “Да будет мост над геенной огненной таким же прочным, как этот” — вот что режет по камню раб султана Синан, и султан, привстав на носилках, выглядывает из-за полога и, кивнув, улыбается — будем так думать, что улыбается, — а уж потом, потом уплывает на руках янычар через длинный мост в город Эдирне и дальше, ибо Вена еще не взята, а значит, не все дела закончены в жизни, которая скоро в дороге, увы, оборвется. Но вот мост, мост — он стоит как прежде, и когда последний обоз исчезает за холмами, закатное солнце долго освещает медальон в углу, где в камне начертано, что строил мост не Синан, раб султана и великий архитектор империи, жизнь положивший на мечети, а “Юсуф раб Божий родом из деревни Аирнас, что лежит рядом с городком Кайсери в Анатолии”.
И что отныне он свободен.
Москва.
Сентябрь 2003 — ноябрь 2004.
Рассказы бабушки
I. О-де-колон
О-де-колон, о-де-лаванд, о-де-ла-рен-д’Онгри (то бишь
“венгерской водкой”) душилась я, а цвет любила
“горлышко пижона”, но более еще — grenouille бevanouie
(“лягушка в обмороке”, значит). Ты бабушку сбиваешь!..
То, может, притчилось иль возводили несодеянность
такую: Герардова племянника постами заморила, и он
зачах. А на балах являлась очень даже авантажной. Князь
Сергей, внучатый брат по бабушке Евпраксии, был не
последней руки любезник и шаркун, хоть мотишка
изрядный, но не бывал в чинах, ни в случае особом.