Новый Мир ( № 6 2009)

“Очень странная книга, с которой сложно иметь дело — потому что автор исходит из трех абсолютно неочевидных, а называя вещи своими именами, так и нелепых предпосылок: Окуджава — выдающийся поэт и прозаик, Окуджава — советский Блок, Окуджаву могут не любить только законченные скоты из „Русской партии”. <...> И мало что раздражает так, как это вторжение в твое личное пространство, несоблюдение дистанций: это навязчивое „мы” — мы, поклонники Окуджавы. У нас у всех есть странные предпочтения — и, да, почему бы не рассказать о них, но с такой безапелляционностью?! Ему не приходит в голову вообще задать вопрос: а почему так много людей никогда не воспринимали Окуджаву всерьез? Почему у очень многих людей его проза всегда вызывала отторжение, поэзия казалась чересчур сентиментальной и романтичной, а голос — невыносимым?”

См. также статьюАллы Латыниной“Нам нравится наша версия” в настоящем номере “Нового мира”.

Лев Данилкин.Адресные мероприятия — 48. Жолковский. — “Афиша”, 2008,

22 марта.

ГоворитАлександр Жолковский:“У меня нет одного любимого автора, ну и так далее, вы понимаете. Более того, по роду занятий я регулярно разбираю стихи, преимущественно любимые. Так, в „Звезде” за последние пару лет я напечатал разборы своих любимых стихотворений Седаковой („Неужели...?”), Лимонова („В совершенно пустом саду...”), Лосева („Пушкинские места”, за что Лосеву и мне публично влетело в РЖ от былого приятеля Н. В. Перцова) и ряда других. Я очень люблю стихи Кушнера, но до сих пор не собрался о них написать. Среди моих любимых, недавно вспоминавшихся — „Если правда, что Чехов с Толстым... ” и „Сахарница”. Дома мы часто читаем вслух также стихи Кибирова, Лимонова, Лосева. Недавно в связи с работой над статьей о футуристах перечитал „С парохода сойти современности...” Кушнера. В той же связи перечитал „Заклятие смехом” („О, рассмейтесь, смехачи!..”) Хлебникова и много над ним раздумывал. Тут могу дать вполне определенный ответ на ваш вопрос „Почему?” — потому, что это совершенно не смешно. Не в том смысле, что, там, скажем, грустно, или страшно, или неприятно, а в самом строгом и скучном смысле, что не смешно, а значит, при таком заглавии, плохо. Кстати, недавно в Лос-Анджелесе я побывал на выставке „Танго с коровами”, посвященной русской футуристической книге (до 1917 г.) и сопряженной с ней конференции, в ходе которой организаторша, не моргнув глазом, упомянула о „великом русском поэте Алексее Крученых”. Перечитал и его — но порекомендовать другим не могу”.