Лимонов же, как никто другой, умеет испытывать жалость, ужас, ярость, любовь — все, что может и не может испытать человек и даже сверхчеловек.
Шепелёв, говорю, чувствует так, что заражает читателя не только брезгливостью к антуражу, но и подлинностью своего чувства, распахнутостью его.
О, какие там главы есть ближе к финалу книжки! Волосы на руках поднимаются как намагниченные электричеством, когда читаешь.
Автор ложится на крыло — и на бреющем полете рисует про то, как любит, любит, любит герой — да, свою наркоманку, да, по сути, тупую, никчемную, жалкую, блядовитую, — но какое ж это имеет значение.
И тут уже возникает искусство, — и черт с ним, с бардаком вокруг. Бардак, который развел, можно в конце концов прибрать, а вот если нет любви — ее не разведешь.
К тому же пишет Шепелёв пузырящимся, шампанским языком — со сложнейшими порой конструкциями, которых, читая, не замечаешь вовсе.
Ну и, наконец, Шепелёв обладает еще одним редким качеством: у него на фоне звериной серьезности наших современников, также работающих в жанре «эгореализма» (меткое шепелёвское определение), все замечательно с самоиронией.
«Даже подумалось, что хорошо, что вот она — вот эта толстушка в этом попсовом платьице не имеет и не может иметь никакого отношения ко мне, голему из Готэма, на которого так и стреляли глазками две молоденькие смазливые девушки — загорелые блондиночки лет 15 — 16 в коротких шортиках… Мне показалось: „Странный дядя” — бросила одна из них (или „сраный дятел”?!)…»
Грубовато, конечно.
Но что поделать — авторская задача проста: все сказанное им должно быть органично тексту вообще и герою в частности.
Здесь органично.
М а к с и м Ч е р т а н о в. Хемингуэй. М., «Молодая гвардия», 2010, 576 стр. («Жизнь замечательных людей»).
Давненько мы не встречали таких увлекательных сочинений. Возле моего дивана обычно лежат штук десять разнообразных книжиц и томиков, но тут все девять так и остались пылиться, дожидаясь, пока я проглочу расчудесную чертановскую работу.
Самого Чертанова я не знаю, но по мере изучения его труда узнавал все больше.
В конце концов набрал редактора серии «ЖЗЛ» в «Молодой гвардии» и прямо спросил:
— Вадим, а Максим Чертанов — это баба?
— Женщина, — ответили мне.
Я мог бы и не звонить, и не спрашивать. Текст буквально вопиет об этом: написано женской рукой и продиктовано женским сердцем.
Так что далее, с вашего позволения, я буду называть автора не Чертанов, а Чертанова — исключительно для простоты подачи.