Нетерпеливый читатель спросит, а при чем же здесь химерная проза. Дело в том, что у Шкляра исторический роман соединен с новейшим ответвлением фантастики — «криптоисторией», то есть повествованием о «подлинной», «скрытой», чаще всего мистической подоплеке известных исторических событий. Атаман Черный Ворон оказывается бессмертным: метафора неодолимости народного духа. Прием традиционный, и построение текста ему соответствует. Шкляр воспроизводит устоявшуюся в украинской литературе поэтику исторического романа XIX века, пытавшегося не только представить подлинные события и реалии, но и выразить образ мышления людей более или менее отдаленного прошлого. Автор подчеркнуто отказывается от дистанции между собой (рассказчиком) и героями (носителями идей и идеологий). Все скандальные цитаты — это или фрагменты прямой речи героев, или несобственно-прямая авторская речь, воспроизводящая «холодноярское» видение мира.
При этом текст Шкляра совершенно чужд ироническим постмодернистским играм в историю и следует скорее раннесоветской модернистской тенденции. (Нео)романтический мир, полный самого грубого натурализма, с выпущенными кишками и прочими прелестями гражданской войны, c подчеркнутой «идейностью», — разве мало такого мы читали в советских романах 1920-х годов? А поскольку украинский модернизм восходит к романтизму, нас совершенно не удивят отчетливые отзвуки «Гайдамаков» и «Тараса Бульбы». Другое дело, что избранный Шкляром жанровый «микс» (исторический роман, триллер, криптоистория) не предполагает ни эпического пафоса Гоголя, ни поэтической приподнятости Шевченко — иными словами, определенного отстранения читателя от событий; не предполагает он также ни моральной оценки, ни моральной сложности — в отличие, кстати, от первого украинского исторического романа — «Черной Рады» Пантелеймона Кулиша. Шкляр максимально приблизил исторический роман к сегменту массового чтения, и перед нами, по сути, типичный «историко-патриотический роман» со свойственной жанру плакатностью («клином желто-блакитным бей красных!»); агитпроп не предусматривает какой бы то ни было корректности. На что, кстати, обратила внимание Пагутяк в недавнем интервью: «Оба моих деда вместе с „жидами” воевали против „москалей” и поляков в сечевых стрельцах. Я использую эту лексику так, как использовали ее в те времена. Василий Шкляр ведет рассказ от имени участника и свидетеля описанных событий, и это снимает с него любые обвинения в разжигании национальной вражды».