В связи с книгой В. Демина “Циолковский” (М., “Молодая гвардия”, 2005): “У Циолковского было четыре агрегатных состояния. Одно состоялось и длилось при царизме — время аскетичных занятий науками и философствований в духе Бёме, когда, оторвав глаза от верстака, он видел в небе знамения. Следующее наступило в первые послереволюционные годы — когда Земля соскочила со своей оси и от Солнца оторвался кусок. Тогда все стало можно, и всякое „не может быть” сбывалось на каждом шагу. В свое третье состояние Циолковский пришел после смерти — когда страна искала исторической основы космическим полетам. Циолковский, и так-то удивительно хорошо вписывавшийся в советскую науку, тут оказался как нельзя кстати. Из лучших побуждений умные пропагандисты вырезали у Циолковского всего Космического бога, все мыслящие атомы и евгенику — и назначили Отцом русской космонавтики. Наконец, четвертое состояние Циолковского явилось широкой публике уже в тот момент, когда последний советский космический челнок погиб под стенами своего ангара — точь-в-точь как корабль аргонавтов. В этот момент вспомнили о Циолковском как о мистике. Потому что, когда разрушена иерархическая система знания, наступает великий час мистиков. Кто написал уравнение: Мещерский или Циолковский — никому не интересно. Теософия и спиритизм, будто радостная веселая пена, сопровождают подлинную демократию. Поэтому сейчас комментаторы просто возвращают Циолковского в его родную мистику”.
“Все бы это было хорошо, если бы этот русский космизм не объявлял себя наукой”.
См. также:
Светлана Семенова,“Планетарный проект русского космизма” — “Завтра”, 2005, № 15Олег Богаев. Марьино поле. Пьеса в двух действиях. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4
Владимир Бондаренко.
Третий Некрасов. — “День литературы”, 2005, № 4, апрель.