О том, что
вкусы не зависят от убеждений. “Ну конечно, Пастернак. Он был превращен едва ли не в главную эмблему русского либерального канона. Так что для критиков и ненавистников этого канона он автоматически стал злейшим врагом. <…> Как все это согласуется с пресловутым сталинизмом Пастернака, который, что ни говори, был ему стихийно присущ? Считать „сталинские” стихи Пастернака такими уж вынужденными биография поэта не позволяет. <…> А если почитать военную поэму Пастернака „Зарево”, то там вместо христианского гуманизма такая дисциплинированная и сосредоточенная ненависть к врагу, что любой скинхед позавидует. Сумбурный „Доктор Живаго” этого явно не перевешивает. <…> Читают, конечно, все больше про свечу на столе, которая горела. Но как бы то ни было, Пастернак остается советским поэтом. В этом нет ничего плохого. Это очень даже хорошо. Но для нашего интеллигента это не хорошо, а как бы не важно. Потому что ведь это же Пастернак. <…> С другой стороны, я знаю патриотов-неоязычников, лютых врагов христианства, которые обожают творчество рок-музыканта Романа Неумоева, несмотря на то что он поправославнее Кинчева. В этом и заключается одна из главных примет эпохи: в каждую голову инсталлированы две программы — идейная и эстетическая. За эстетической программой стоит еще одна, тоже идейная. Она как бы не работает, но от нее никуда не деться”.Аркадий Бурштейн.
Эссе о Мертвой Реке. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4.“Есть в русской поэзии много лет интригующая меня тема. Тема эта растворена в совершенно разных стихах, написанных абсолютно разными поэтами, но в каждом из этих стихотворений присутствует река. В текстах река сия может называться как угодно — носить любое имя — Нева, Кама, Исеть, — но, независимо от имени этой реки, сквозь нее всегда смутно проступают очертания и суть Реки совсем иной, и, как правило, это сопряжено с загадочными искажениями стихового пространства. <…> Но мне бы хотелось сегодня пристально вглядеться в <…> стихотворение, где тема мертвой реки совсем не очевидна и где надо потрудиться, чтоб различить ее очертания, проступающие сквозь контуры Васильевского острова. Это стихотворение И. Бродского, одно из самых известных во второй половине XX века, все вы, несомненно, знаете”.
Дмитрий Быков.
Сын сапожника и сын художника. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.