Новый Мир ( № 7 2007)

Всадники скачут и скачут с утра и до ночи.

Засветло, в сумерках раннихсмечом судия.

 

*        *

  *

На замок я запер дверь.

На щеколду.

Как ни странно,

но растет число потерь

в нашей жизни постоянно.

Будто тащат без конца

все подряд.

По крайней мере

боевых наград отца

безвозвратной жаль потери.

 

*        *

  *

Может, лишнего и не пил,

а головушка болит

оттого, что это пепел

нынче по ветру летит.

То, что чудилось когда-то

в долгих песнях, до сих пор

слышу, как звенит лопата,

как чуть свет стучит топор.

Как в любую непогоду

мужики и бабы тут

в мерзлой глине ищут воду,

в ржавых бочках листья жгут.

Садовница

Василькова Ирина Васильевна родилась в Люберцах. Окончила геологический факультет МГУ и Литературный институт им. А. М. Горького. Преподает литературу в московской Пироговской школе. Автор четырех книг стихов. Живет в Москве.

 

По пустому классу летал тополиный пух” — первая фраза готова. Кладу ручку, вслушиваюсь в звук. Мне нравится.

Возьму и напишу детектив в духе Иоанны Хмелевской — не для денег, конечно. Вроде дерзкого желания сыграть в запретную игру, когда ждут несделанные уроки. Детектив — вот что поможет отрешиться, абстрагироваться, смыться в астрал — ну да, если так называется уход, улет от действительности. Чем-то она меня, действительность, видимо, достала.

Я сижу на складном стуле в мансарде дачного дома, всеми своими поворотами лестниц и фестончатыми шторами-“маркизами”, всеми кремово-сухими букетами поющего о радости и уюте. Он идеален, мамин дом: на полу колесо плетеной циновки, ниша для цветов в небеленой глиняной стене камина, напольная ваза. Но меня мучает избыточность этой красоты — хотя бы той рыжей тюлевой сетки с оборкой на моем окне. Всегда мечтала о летней комнате в голубых тонах и простых линиях, тем более что в мансарде летом такой жар от шиферной крыши.

Смотрю на страницу, где красуется одна-единственная фраза, и понимаю, что не напишу больше ничего, потому что слышу внизу раздраженный кашель, цоканье зажигалки и ерзанье плетеного кресла. Кажется, не только папиросный дым пролетает ввысь мимо моего окна, но и невидимый поток раздражения, слитый с дымом. Возвращаюсь в реальность. Нет, ничего не напишу сегодня — дух неодобрения меня отравил, я чувствую легкое подташнивание и смутное недовольство собой. Тем не менее делаю то, чего мне совсем не хочется, — спускаюсь вниз по крутой лестнице в полутьму и прохладу первого этажа, открываю дверь на крыльцо.

Сидит.